Ованес Туманян - Стихотворения и поэмы

Умру… но как же она?
Ах, эта мысль мне страшна.
Пусть я избавлюсь от мук, —
Она как будет одна?»

Рыдает Ануш, пав на землю лицом.
Соседки безмолвно столпились кругом;
Не знают они, что ей, бедной, сказать,
И чем обнадежить, и как утешать…
Покамест бог миловал: бешеный брат
Из дальних полей не вернулся назад…
Но с пеной у рта жестокий отец
Плюется, клянет несчастную дочь:
«Пусть горе тебе принесет твой венец!
Уйди ты, распутница, с глаз моих прочь!
Подальше от дома свой стыд уноси,
Уйди! Не позорь ты отца своего!
Ты знала — его ненавидит Моси,
Ты знала — что мы невзлюбили его!
Так как же решилась ты с ним убежать?
Нет! Лучше б тебе в могиле лежать!..»
На крик старика всё селенье сошлось.
И слышно: «Утихни!.. Умерь свою злость!»
И сельский священник приплелся на крик —
Осанистый белобородый старик.
«Прочь, прочь уходите! — он людям сказал. —
Уйдите, чтоб сам я всю правду узнал!
Ануш всё мне скажет сама. И тогда
Увидите, что поправима беда.
Не плачь, успокойся, утихни, мой свет!
Скажи мне, ты любишь его или нет?
Сама захотела ты с ним убежать?.
Сама? Ну, так должен я вас обвенчать,—
И всё тут!.
Эй! кто там так громко кричит?..
Да что там?.. Пускай кто-нибудь поглядит!..
Убил?.. Кто?.. Моси?.. Не хватало беды…
Ануш, эй, Ануш!.. поскорее — воды!..»

Как бурный поток, что, свиреп и могуч.
Внезапно бы на́ землю хлынул из туч.
Как яростный вихрь, распахнувший крыла,
Помчалась толпа парней из села.
Спешат, уж не спрашивая ни о чем,
Гонимые горем, как черным смерчом.
Влетели в ущелье. И мнится — у ног
Шипит и клубится кровавый поток…
И вмиг — никого не осталось в селе.
Теснясь, в нетерпеньи стоят на скале
И, с трепетом вслушиваясь в каждый звук.
Глядят напряженно. Но скалы вокруг
Безмолвны. Лишь пену бушующих вод
Бессонный Дэв-Бед по дну бездны несет.

И вот показался убийца из мглы
Ущелья. Шаги неверны, тяжелы.
Идет… Все черты его искажены,
Глаза выраженьем ужасным полны.
И — страшный, медлительный — к двери своей
Прошел он, не глядя на лица людей;
Повесил на столб волосатой рукой
Ружье свое, схожее с черной змеей.
Застыла толпа. Каждый — как онемел
От страха… Никто и дохнуть не посмел,
Молчат. Вдруг завыла старуха одна.
Лицо раздирает и вопит она:
«Арай!» [46] Арай — крик о помощи. Это сын ее, сын… он убит.
Она, обезумев от горя, бежит.
И, страшен и нечеловечески дик,
В пустынном ущелье звучит ее крик.

И с воплем «арай» исступленной толпой
Все женщины кинулись узкой тропой
В ущелье, за матерью вслед. И вдали
Ее возле мертвого сына нашли.
И плач их надгробный так скорбно звучал,
Что душу, казалось, живым разрывал.
И юноши с горестной думой в глазах
Уселись понуро на ближних камнях.
А женщины плакали — сгиб удалец…
Жалели покинутых сирых овец,
Бедняжку Ануш помянули потом
Бездушным проклятьем.
Скорбели о том.
Что вот, мол, все юноши в горы пойдут,
Саро одного лишь с собой не возьмут.
Что некому будет собак накормить,
Что с кровли начнут они, бедные, выть,
Что палица с грозной щетиной гвоздей
Покроется сажей на полке своей.
Что длинный кинжал, украшенье стены,
Заржавеет, вдвинутый праздно в ножны.
Привыкшая к воздуху горных высот,
Нани в этот год на яйлаг не взойдет;
Одна будет дома несчастная мать
Сидеть, горевать, о былом вспоминать…

И каждое слово, что слышала мать
О сыне, ей сердце могло б растерзать.
И мать мертвеца начинает молить
Хоть слово сказать, хоть глаза приоткрыть:
«Что, солнышко, ты закатилось во тьму?
Зачем не глядишь ты? Молчишь почему?
Сын милый! Ты что изменил мне? Взгляни —
Ты отнял могилу у старой нани!»
Но бледные веки навек заперты.
Застыли уста, и не дрогнут черты.
Не слышит убитый земных голосов…
Недвижно белеет полоска зубов.

…И небо-врага проклинает она,
Отчаянья и исступленья полна.
И бога поносит, и волосы рвет,
И снова рыдает, и снова зовет:
«Ты солнцем за тучи упал, Саро-джан!
Ты с ветви цветущей упал, Саро-джан!
Тьма солнце убила мое, Саро-джан!..
И ночь наступила моя, Саро-джан!..»
…И ночь наступила. И пала роса.
И плачущих стихли вдали голоса.
Лишь старый Дэв-Бед, в гриве пенных седин.

Горюет и плачет в ущелье один.
С грозной песней
Мчится в бездне,
И — горя полн —
Бьет пеной волн
О стены скал.
За валом вал
Разбивает
И рыдает…

Друзья с сокрушенной душой
Могилу копать пришли.
Над рекой, под скалой большой
Они его погребли.
Заблагоухал ивы цвет,
Всплыл над долиной туман.
И голосом шумным Дэв-Бед
Величавый спел шаракан [47] Шаракан — армянское церковное песнопение. .
И друзья — грустны и туманны —
Воротились каждый в свой дом,
Оставя внизу безымянный
Черный холм в ущелье глухом.

Принеслась весна. Склоны гор в цветах.
Загремел в лесах хор весенних птах.
Девушка одна ходит, травы рвет,
Про себя поет, и не отдохнет,
По речным пустым ходит берегам,
Плача и смеясь, бродит по лугам.
«Красавица, что плачешь ты,
Тоскуешь ты о чем?
И для кого ты рвешь цветы
В ущельях день за днем?
Ты плачешь — роз весенних ждешь?
Для роз настанет май!..
Иль ты о милом слезы льешь?
Ушел он в дальний край…
Его из плена — никакой
Мольбой не воротить!..
Зачем напрасных слез рекой
Огонь очей гасить?
Могильный холм его польет,
Оплачет дождь весной.
Тебя ж другой любимый ждет,
Таков закон земной».
«Благодарю, прохожий-брат!
Иди! Ты встретишь яр…
У ней смеется сладко взгляд,
Глубокий, полный чар.
Пусть ваши дни, любви полны,
Ликуют, как весна!
А мне? — лишь слезы мне даны
И плакать я должна».
И бредет она,
И поет она.
А у ней одна
Песня сложена,
И кипит в ней слез темная волна…
Ропота полна, стонет и скорбит,
И одно поет, и одно твердит:
«Опустела жизнь!.. Страшно опустел,
Изменился мир!.. Мир осиротел!..
Горы без Саро — сиры и пусты».
И зовет она: «Милый, где же ты?
Где твои пути? где найти следы?..

Сжалься, удалец!
Боротись скорей.
Долго ль ждать тебя
Любящей твоей?
Поверни стада,
Пригони домой!
Мы тайком тогда
Встретимся с тобой…

Взгляни на тот зеленый склон, —
Там юноша лежит.
Укрывшись черной буркой, он.
Откинув руку, спит.
Ах, то — мой яр! Дыханьем трав
Он сладко опьянен,
На свежий луг в тени упав.
Спит безмятежно он.

Встань же, удалец!
Встань, жестокий мой!
Уж давно овец
Гнать пора домой…
Смуглый, молодой,
Я тебя люблю.
Боль души с тобой
Только утолю!..