Svetlana Maksimova - Вольному - воля

То лучи шелестят,

Как на юной сосне хвоя.

И одна я сосна

Да на весь Млечный путь.

И одна я в пути чащоба.

Не пройти, не свернуть…

Хоть скажи что-нибудь,

Чтобы навстречу рвануться, чтобы

Заметался в капкане

На млечной тропе

Клок соснового меха…

Это в зареве канет,

Не станет тебе

Ни привета, ни эха…

***

Со щитом душа иль на щите -

Для неё погибельно едино.

А душа привыкла к нищете,

Как привыкла глиною быть глина,

Что хотя любою стать могла,

Но всегда землёй, землёй по сути,

А не обожжённой добела

Стенкой в разрисованном сосуде.

Так влечет на гибель и на крах,

Чтоб сосуд распался тонкостенный

На ручей и глинистый овраг,

И на все подробности Вселенной.

***

Птица птицей…

а воля волей…

пахнет облако прелой хвоей,

и змеино пружинит мхами

приболотной земли дыханье.

Вроде путь мой да не по краю –

А тропу-то я прогибаю,

А ветлу-то я пригибаю,

Шаг баюкаю: баю-баю.

Шаг баюкаю, как ребенка.

Под стопою все тонко-тонко,

Под стопою все дышит кто-то:

То ли кладбище, то ль болото.

Матрешки

Когда бы небеса почаще разверзались!..

Когда бы жизнь моя – один мгновенный шок!..

Но что за тишина…

И дремлет на вокзале

Старуха, навалясь щекою на мешок.

Как в детство, в небеса впадая понемножку

И обретая вид затертой хохломы…

И вот уже в нее, как в старшую матрешку,

Вошли и купола, и древние холмы.

Под теплою щекой – матрех нижегородских

Полнехонек мешок на ярмарку зари.

Мне кажется, что я,

из крохотных и кротких

матрешек тех – одна, последняя внутри,

что свет на мне свои владения смыкает,

на плечи мне взвалив огромную вину.

Но что за чудеса!..

Вот век меня ломает –

А изнутри еще находит не одну!

Владимирка

Над Владимиркой ночь…

Воскресая,

Неприкаянная, былая,

Все по тракту бреду я босая.

Крепостная…

О, как долго спала я!

Проспала и державу, и волю,

И последнего конвоира.

Вот стою на дороге и вою:

«Милый, сирый…»

Кандалами, как волей объятый,

Ты веками проходишь Муром,

Ненаглядный мой барин проклятый,

Что ж тебе не спалось этим утром?!

Этим хмурым и вечно декабрьским…

Или так возлюбил народ свой?

Как тебе говорю я: «Царствуй».

Так я сыну скажу: «Юродствуй».

Вот он первенец твой, наследник.

И отрада любви холопской.

И поныне, как в ночь намедни,

Я за тряской бреду повозкой.

По ухабам и мокрой глине…

Уж она не видна далече.

Бог же в помощь твоей княгине!

Мой же путь за тобою вечен.

Так веками бреду одна я,

На Владимирке сына рожая,

И в твои кандалы пеленая,

И веками тебе чужая.

***

Кукует даль – расходятся круги.

А дна все нет – и значит, нет опоры.

Кукушка все летит из-под руки.

Который год летит она, который?

Конь вороной все ходит поперек,

Крылатый конь все гнезда завивает,

А белый на распутье трех дорог

Уходит в землю – гривою мотает.

Из-под копыта брызжет молочай,

Ползут корнями вольные поводья…

На что ни обопрусь я невзначай –

Кукушка вылетает из-под локтя.

***

В запустенье воздушные замки, в разрухе…

Лес осенний от вольной зари поредел.

Тихо руки сплетя, облака и старухи,

Как младенца,

купают звезду в череде.

Это вечной купели недвижные плесы,

Где созвездья с глазами открытыми спят.

Над бескрайней водой материнские косы

Расплетает ребенок в ночной листопад.

То вселенная вся над купелью склонилась.

Тянет руки дитя из холодной воды –

То сыновняя вольность,

и шалость,

и милость

Отраженной звезды…

Пустыри

И пустырь под моим подоконником

Скоро, скоро уйдет в небосвод…

Скоро облако белого донника

Надо мною в ночи проплывет.

Затомится тугими сосцами

Молочайная матерь-трава.

Обойденная в поле косцами,

О дитяти начнет горевать.

И проснусь я до утренней зорьки,

Выйду из дому я до зари –

Молоком безнадежным и горьким

Брызжут прямо в лицо пустыри.

От накопленной силы отчаясь,

И векам потерявшие счет…

Лишь надломишь росток молочая –

В Млечный Путь он до капли втечет.

И отпряну с тоскою – трава ли?!

И приникну… У самой двери

Как дитя от груди оторвали –

Пустыри, пустыри, пустыри…

Праздничный хлеб

1

Море и степь –

Вот моя гибель!

Вот где бессмертье!

Входят нагими

в облако

дети…

Чисто и вольно

на

белом свете

и широко

для дураков

и облаков…

Почвой соленой,

соленой водой

все опаленной,

все молодой

живу

и веками

на праздник сзываю.

Белый свой хлеб,

как белый свет,

двумя руками

ломаю

на семь ломтей радуги!

Сколько локтей!

Да не толкайтесь –

Радуйтесь

лучше!

На что, казалось,

мал мой лучик –

а всем досталось…

2

С детства богата была

я волей…

Степь вся бела, бела

от соли,

соли и пуха,

да не гагачьего –

местного, райского,

да от подшерстков

седых одуванчиков.

Все перебеливать,

переиначивать –

земли и воды,

слова и устои…

А небо…

А небо всегда золотое! –

и пред началом

и пред концом!

Кланяясь небу –

к земле припадаю лицом.

Кланяясь небу –

пробую землю на вкус.

Лакомый кус!

Ох, и накрыли застолье!

Белый свой хлеб

все делю я на доли –

Берите,

родимый

и

чужанин…

А белый мой хлеб

вовеки един!

3

…А до рожденья –

в рассветном хоре…

белый мой свет

на угоре,

на взморье

радугой прятал меня под полу.

Пенился луч

на девятом валу.

Я родилась…

Гости званые сели

и в молоко накрошили коржи…

Тяжкий мой труд,

и беда,

и веселье –

все называется праздником –

Жить…

Жить вопреки…

и во славу…

и вечно…

Скрытой до срока

в луче подвенечном –

Вот мое празднество!

Вечный мой труд!

Кликните аистов –

век начинается тут!

Море и степь –

праздничный хлеб…

Предание о сестре

Шла и дышала ближнему

каждому на ладонь…

Родненький, говоришь ему,

выведи на огонь!

Маются думой зябкою

там человек и зверь.

Что-то стряслось с хозяйкою –

в поле гуляет дверь,

в хате мешок катается

в угол да из угла…

А говорят красавица

ласковою была.

Гладила зверя дурочка,

а человек – ее…

Змейкой свернулась улочка,

тропка легла змеей.

И переплясом во поле

встретились слух с молвой.

И обменялись воплями,

будто бы брат с сестрой.

Плакали да пророчили