Лев Маляков - Проселки ведут на большак

Н а поле Филька покоен —
Как же, евона взяла:
Щупает землю ногою,
Землю, что людям была

Радостью, родиной, болью,
В ней и восход, и закат…
В бороздах крепкие колья,
Словно занозы, торчат.

Враз обескровились зори,
Криком хотелось кричать…
Горькое плакало горе
В полюшке нашем опять.

Будто и не было детства.
Вот он — мужания срок.
Приняли дети в наследство
Мести нелегкий зарок.

В дружбу подпольную веря,
Мы в лопоухий бурьян
Ставили, будто на зверя,
Волчий на Фильку капкан.

И довелось посмеяться:
Фильке раздроблена кость.
Но матерям отдуваться
За малолеток пришлось.

Поняли: волчьи капканы
Нужно сберечь про запас.
Имя
  с тех пор —
  партизаны
Стало священным для нас.

В пади Сорокина бора,
В топи Соколичьих мхов
Нас проводили, просторы
Под переклик петухов.

Шли по родимому полю,
Взяв его силу и страсть,
Чтоб усмехаться от боли,
Чтобы без крика упасть.

Волю неслыханной болью
Мы закалили, как меч.
Ради любимого поля
Можно ли сердце беречь?

Можно ль тому удивляться,
Что мы вернулись опять?
Поле кричало нам:
Братцы,
Руки тянуло обнять!

Дорогие,
Да сколько ж вас
По Российским
Бескрайним далям
Незабвенных своих провожали
В лихолетья
Набатный час?

…Вот ведь
Время-то как течет.
А давно ли, кажется, было!
Ничевошеньки не забыла,
Свято верила:
Мой придет.

А потом — извещенье:
«Андрей…» —
Ох, как сердце твое
Кричало…
Сколько ты
Ночей отмолчала,
Неприкаянной,
Сколько дней?

Только время,
Как мудрый врач,
Ножевые, душевные раны
Врачевало.
И поздно ль, рано —
Звонче радость
И тише плач.

Где у счастья и горя
Грань?
Где черта
У разлада и лада?..
Не тоскуйте, родные,
Не надо!
Отъярилась
Свинцовая брань.

Кругом в страде, в кипении —
Земля перед цветением:
То в радужном сиянии,
То в радостных дождях.
Одна былинка ранняя
Красуется в полях.

Она — заря весенняя,
Природы донесение
О том, что скоро травами,
Разливами хлебов,
Зелеными дубравами
Разбогатеем вновь.

Еще без бога и без веры,
С природою не совладав,
От страха в черные пещеры
Людские прятались стада.

Мой предок каменного века,
Чтоб жить, коренья добывал,
Сам нападал на человека
И, словно зверь, вполглаза спал;
Зубами рвал живое мясо,
Не говорил еще, рычал.
Потом, разборчиво и ясно,
Впервые слово прокричал.

То был, быть может, клич к собрату,
Отчаянья предсмертный зов,
Или поведала утрату
Лесная первая любовь,
Или другие страсти века:
Земная радость, горечь, злость…
Но мы-то знаем: человеку
То слово не легко далось.

Дни короче, прозрачней стали.
Глубже, радостнее печаль.
Мы с волненьем осень встречаем,
Каждый спелый лист примечаем,
Что уносится в дымную даль.

Удивленным, влюбленным взглядом
Провожаем в отлет журавлей,
Пролетающих горестным стадом
Над колхозным притихшим садом,
Над раздольем родимых полей.

Видно, тяжко без нашего лета
Птицам жить в стороне чужой,
Коль уносят на юг фиолетовый
Неба русского цвет голубой.

Ширь без края впереди,
Резво мчатся кони.
Ветер струнами гудит
Да поземку гонит.

На заснеженных лугах
Сизый полдень дремлет.
В шубу заячью снега
Приодели землю.

Бор задумчивый стоит
В инее мохнатом.
На веселый стук копыт
Он гудит набатом.

И, кажись, сама земля
Мимо пролетает.
А за лесом вновь поля —
Ни конца, ни края.

Обветренный со всех сторон,
Был день, как день —
Не очень новый.
Швырялся стаями ворон
Над крышами закат багровый.

Под вечер ветер присмирел,
Устал, улегся по карнизам.
Но за горой уже горел
День новый
В сутемени сизой.