Илья Сельвинский - Улялаевщина

Мозжухин дуся. Лакали вино.

Дылда наскандалил и немного арестован".

"Июль 20-е. Взорвали "Вороное".

Локомотив пустили под откос.

Я ушибла палец (наружной стороною),

И теперь растет какая-то кость.

Краузе тоже болен. Хорошенький мальчик.

Читает Полежаева, становится в эффект.

Вот бы хорошо бы с ним скопить капитальчик

И где-нибудь открыть ночное кафе:

Лампочки бы красные, портьеры на блоке,

Столики в стекле, а под стеклом стихи,

Какого-нибудь модного, например, Блока.

......................................................................

Ох, как я устала от стихий".

Маруська дописала. Подсушила над свечой.

Краузе... С ним она не ссорилась бы веки.

Э, да что мечтать. Тряхнула плечом,

Вздохнула и подняла веки.

Женская тень раздевалась на стене,

Держа в зубах зазубренную шпильку.

"Ты умеешь гадать по рисунку теней?"

Пауза.-"А что-Серга небось пылкий?"

Гостиница, где жили Маруська и Тата,

Хорошенький карточный домик,

Рассыпалась об уличку, да и та-то

Заикаясь валилась под номер.

А в этом номере было темно:

Военный спец в соломенном кресле,

Упирая венгерки шнурованных ног,

Качался и думал песни.

Роста небольшого, в щеках слегка обрюзг,

Орлиные очи, брюшко, но плотность

Хоть он приближался уже к сентябрю,

Но им не маслили батальные полотна.

А он их искал. С кадетской скамьи,

С юнкерских пьянок, с гусарских дуэлей

Мучился мыслью, что неужели

Жизнь пройдет как миг?

Люди обычно дней не замечают

Живут как живется, только бы как все;

Лишь иногда за трубкой, за чаем,

А чаще в вагоне, плывущем в овсе,

Когда опустеет усталый чердак

От папок, телефона, заседаний и пульки,

Бывает, газетных будней черта

Распускается в тухлой мечтульке.

Но Зверж не мечтал. Даже весной.

Философия его выражалась мыслицей:

"Я не знаю, зачем я родился, но

Раз я рожден-я должен вцепиться".

Он был умеренный штирнерианец

Под соусом ионийской школы,

Но звон шпор и погонный глянец,

Но даже его гусарский околыш

Все, в чем армейская чвань плыла,

Для Звержа-пузырь. И гроша не стоит.

У него на века прищуренный план:

Прокатиться над миром звездою!

И с юности в зубрежке, муштре и дудье

По хронометру процеживалась каждая минута;

Он стал учитывать каждый день,

Записывая: научился тому-то.

Стратег, теоретик, четкий, как кодак,

Лет за 12 наконец накатал

Плотный томик-технический кодекс

Рейдов, позиций, разведок, атак.

Но издавать он не думал. О, нет.

Карьера военного писателя и лектора

Самая тусклая в поле того спектра,

Который расцветает перед Мозгом на коне.

О, нет, он выжидал. А пока,

Оловянные солдатики расставляя в панике,

Вел хитроумнейшие кампании

Combinaison' ом из "т" по "к".

Основная военная мысль Звержа:

Солдат - это нуль. Командир,- это все.

Но дело не в том, чтоб держаться тверже

И авторитет чтобы был высок.

История учит - татарская "лава"

Сильнейший метод, где требуется зверь.

Но разве (по Мольтке) конторский ландвер

Чопорной шагистикой их не раздавит?

Боевой опыт ему показал:

Сраженье не битва, а бегство и погоня,

И в ней животная психика кбней

Столько же весит, сколько сам казак.

А так называемый "дух"-ерунда.

Храбрости нет-есть стычка количеств

И их впечатленье от прущих наличии

Солдат.

Поэтому цель командира-добиться

Сведения к нулю одушевленности масс,

Так, чтобы выделить из нервов и мяс

Механику жестов рубийцы.

Иначе говоря, надо сделать так,

Чтоб в шансы не шла истерия части,

И какую бы линию ни приняло несчастье

Найти для нее командный контакт.

Отсюда новая система боя:

Положим паника, буквально рябит вас.

К 1К общее правило, паника - проигрыш,

И ею кончается битва.

Но бегство перепуганных Жиздр и Коломн

Отмерь на план - и хаос построен:

Где распыленность-рассыпанным строем,

Где толпота-подобьем колонн.

И вот тут-то запасный комаядный состав,

Свой влет из резерва вытрубив резко,

Режет глаза своим кивером (сталь),

Управляя по плану случайным отрезком.

И так проскакать впереди, как в парад,

Чтобы дать осознать солдатне организацию,

Вдруг на дыбу повернувшись к братцам,

Грянуть - "Бригада, ура!"

Но для этого структуру гарнизонного болотца

Нужно подставить под свежую струю:

Строить солдат в шеренгбвом строю

Не по росту, а каждый раз - как придется.

Таким образом, взвод, отделенье, звено

Некогда не будут знать заране, кто в него заедут.

И конник, не привязанный к своему соседу,

Паники от строя не отличит под войной.

Отсюда ясно: паники нет,

Это тип измененного строя - и точка.

Пока боец еще на коне,

Сражение не кончено.

Эту теорию всей своей жизни

Пробовал пальцем на острие,

Отбывая в Коломне, в Голте и Жиздре,

Наступая на Сан и Острог.

И теперь, не вмурованный больше в казармы

С их казенной муштрой полинялых слав

Он искал своих собственных армий

И в них королевский лавр.

И в самом деле: Россия глуха,

А чего-чего нет... Пшеница и ворвань,

В поле лисица, в лесу глухарь,

А коммуна нелепа, а царь нз дорван.

И Запад придет разбазарить на колонии,

Кроя ее карту шпорной звездой,

Нэ армия Звсржа коннол колонной

В какой-нибудь Кахетии обрубится в гнездо.

И те, оборвавшись на этих хижинах,

Оставят их в покое, даже станут покровительствовать

И будет королем у них наемный хищник,

Чужой по религии и по крови,

Итак, он сидел, качаясь в тэг-ноте,

Вздремнув под шушуканье болтовни сорочьей,

Пока на стене раздев-глась тень

И тело чернело в дыму сорочки.

И вдруг в простенок тревожное: тук-тук.

"Да-да?" "Послушайте, вы ничего не слышали?"

"Нет, а что?" "Такой воющий звук,

Длинный такой, пролетел над крышей".

Дыханье снаряда, взорвавшись в дым,

Отдало грох об гостиничьи ребра.

"Голубчик, золотко, будьте жэ добреньки

Что ж это, боже мой... Воды..."

Свечной язык зарывался в копоть,

Стакан подзванивал, расплескивая поду;

Жэнская тень в ставенном хлопанья

Спешно одевалась и прыгала в воздух.

Второй задув, осыпая окна, _

Дрызгнув, цокнул осколок о лад

Медно-зеленых шеломов, и дрогнул

Колокол около колокола.

Зверж прошел в соседнюю дверь,

И Тата в ужасе кинулась на плечи.

"Ничего,, успокойтесь: Карл Зверж,

Имею честь. Вы можете облечься".

Но Тата ничего не понимала. Дрожа

В чулках и панталошках, она жалась к офицеру.

Контуженная улица, освистанная церковь,

Скоког подков, гудеж горожан.

Пузатый окуляр морского бинокля

Стянул вокзал, шатавшийся от боя:

Там хищно притушив свои стекла,

По рельсам гильзой скользил бронепоезд.