Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 2

Приходит женщина ко мне,
Когда мне больно и тревожно,
Когда я кем – то понят ложно,
Приходит женщина ко мне.
Приходит женщина ко мне,
Когда я счастьем переполнен,
И говорит: «Уймись! Довольно!
Не забывайся, как во сне!»
Приходит женщина ко мне,
Проста, легка, русоволоса,
И разрешает круг вопросов
Одна со мной наедине.
Приходит женщина ко мне
С любовью, лаской, тишиною,
И не во сне, а наяву.
Я эту женщину женою
Почти торжественно зову.

Горят костры осенних листопадов
Оставленным кострам любви сродни.
О Боже мой, кому же это надо,
Зачем в больной груди горят огни?
Судьбу давно не навещает радость.
Любовь давно оставлена другим.
О Боже мой, кому же это надо,
Когда в любви страдания одни?
Хотелось стать возлюбленным и мужем.
Один влачу оставшиеся дни.
О Боже мой, кому же это нужно,
Когда в судьбе мучения одни?
Явился я с мечтою повстречаться,
И Ты меня за это извини.
О Боже мой, прислушайся к романсу,
В его словах моления одни.
Ищу и пониманья, и защиты,
Мне для спасенья лучик протяни.
О Боже мой, прислушайся к молитве,
Я пред Тобою голову склонил.

Не будь же, не будь недовольной
Четыре сезона в году.
Уйду я стезёй белоствольной,
К осинам, к берёзам уйду.
Не надо ни плача, ни зова —
Всё будет у нас хорошо.
Я ради последнего слова,
Последней надежды ушёл.
Тревога меня не сжимает.
Молитву шепчу, уходя.
Гляжу, как в ознобинку мая
Вливаются струйки дождя.
Остался влюблённым и любым.
В молочное пламя берёз
Ушёл ни сердитым, ни грубым
И вечную память унёс.

Красива и смела
пошедшая со мной —
ты матерью была
и ты была женой.

Ты всё моё добро,
достоинство и честь.
Я дал тебе ребро
и всё отдам, что есть.

Как мысли и судьбе,
лопате и перу,
я отдал всё тебе,
и всё с тебя беру.

Дождём меня омой,
печаль моя и смех,
корыстный подвиг мой
и мой невинный грех.

Халатик свой накинь.
Томительно ходи.
Отринь меня, отринь
и снова припади.

И снова погодя,
неслышно, будто рысь,
нахлынь, не отходя,
но, уходя, вернись.

Дыханием одуй,
возьми, как Вышний Бог,
мой первый поцелуй
и мой последний вздох.

Оплачь невторопях,
мне речи не нужны —
пусть скатится на прах
слеза моей жены.

Забудь меня, забудь
по счастью своему…
А я с собою в путь
одну её возьму.

Не надо роскошных нарядов,
в каких щеголять на балах, —
пусть зимний снежок Ленинграда
тебя одевает впотьмах.

Я радуюсь вовсе недаром
усталой улыбке твоей,
когда по ночным тротуарам
идём мы из поздних гостей,

И, падая с тёмного неба,
в тишайших державных ночах
кристальные звёздочки снега
блестят у тебя на плечах.

Я ночью спокойней и строже,
и радостно мне потому,
что ты в этих блёстках похожа
на русскую зиму – зиму.

Как будто по стёжке – дорожке,
идём по проспекту домой.
Тебе бы ещё бы сапожки
да белый платок пуховой.

Я, словно родную науку,
себе осторожно твержу,
что я твою белую руку
покорно и властно держу…

Когда открываются рынки,
у запертых на ночь дверей
с тебя я снимаю снежинки,
как Пушкин снимал соболей.

Свечение капель и пляска.
Открытое ночью окно.
Опять начинается сказка
на улице, возле кино.

Не та, что придумана где – то,
а та, что течёт надо мной,
сопутствует мраку и свету,
в пыли существует земной.

Есть милая тайна обмана,
журчащее есть волшебство
в струе городского фонтана,
в цветных превращеньях его.

Я, право, не знаю, откуда
свергаются тучи, гудя,
когда совершается чудо
шумящего в листьях дождя.

Как чаша содружества – брагой,
московская ночь до окна
наполнена тёмною влагой,
мерцанием капель полна.

Мне снова сегодня семнадцать.
По улицам детства бродя,
мне нравится петь и смеяться
под зыбкою кровлей дождя.

Я вновь осенён благодатью
и встречу сегодня впотьмах
принцессу в коротеньком платье
с короной дождя в волосах.

Много лет и много дней назад
жил в зелёной Франции аббат.

Он великим сердцеведом был.
Слушая, как пели соловьи,
он, смеясь и плача, сочинил
золотую книгу о любви.

Если вьюга заметает путь,
хорошо у печки почитать.
Ты меня просила как – нибудь
эту книжку старую достать.

Но тогда была наводнена
не такими книгами страна.

Издавались книги про литье,
книги об уральском чугуне,
а любовь и вестники её
оставались как – то в стороне.

В лавке букиниста – москвича
всё – таки попался мне аббат,
между штабелями кирпича,
рельсами и трубами зажат.

С той поры, куда мы ни пойдём,
оглянуться стоило назад —
в одеянье стареньком своём
всюду нам сопутствовал аббат.

Не забыл я милостей твоих,
и берет не позабыл я твой,
созданный из линий снеговых,
связанный из пряжи снеговой.

…Это было десять лет назад.
По широким улицам Москвы
десять лет кружился снегопад
над зелёным празднеством листвы.

Десять раз по десять лет пройдёт.
Снова вьюга заметёт страну.
Звёздной ночью юноша придет
к твоему замёрзшему окну.

Изморозью тонкою обвит,
до утра он ходит под окном.
Как русалка, девушка лежит
на диване кожаном твоём.