Ринат Валиуллин - Стихи для гурманов 2

Не стоит,
вряд ли я вам понравлюсь,
несмотря на мою красоту,
я много курю,
и вообще у меня куча вредных привычек:
я люблю спать,
вкусно есть,
я себя очень сильно люблю —
сильнее чем чьи-либо каменные объятия.

Вам было, о чём помолчать
и мне тоже было.
Скрип кровати,
любовь,
простыни,
вино,
сигареты.
Я вами бредила громко,
как будто мне снилось,
что спала с любимым мужчиной,
и просыпаться не страшно,
на самом деле всё так и было.

Надо это переспать
зиму и её сугробы – белые жопы.
Именно этим местом её чувствую и называю,
у нас не может быть взаимной любви,
отстань!
Значит, и отношения будут поганые,
не говоря уже о сексе.

Я не любил огромные задницы,
скорее даже не имел к ним подхода,
а эта была огромна и бела,
села сразу буквально на всё:
на дом, на скамейки,
на машины, на парки,
на город,
на меня,
но раздеваться всё равно не хотелось,
при виде этого необъятного молочного тела
на меня нападала апатия равнодушие,
всё время тянуло спать.
Трудно
спать с тем,
кого не любишь.

– А что за грохот был посреди ночи?
– Не спалось, голова болела,
я на кухне присел, коротая время,
хотел его подвести,
гирьки выровнять,
те, что снизу висят на цепочке,
дернул:
часы упали на голову.
– Как голова?
– Болит.
– Видишь,
даже время тебя не лечит.

Чем больше я занимаюсь,
тем больше мне кажется,
что фитнесс, что йога, что танцы
отдают какой-то тоской.
У тебя нет такого впечатления?
То ли дело мужчины,
у них занятия более нужные и романтичные.

Жизнь и смерть —
две женщины,
одна из них тебе уже дала,
другая обязательно даст,
когда первая разлюбит окончательно
и скажет:
– Хватит, дорогой,
не надо меня обманывать,
чувак,
пошёл вон!
Тебя ждёт эта сучка – смерть,
она звонила,
спрашивала к телефону твою душу, –
но ты ещё будешь сомневаться
и умолять,
чтобы тебя взяли обратно,
пусть без любви,
но к жизни,
жопу которой ты уже изучил,
её геморрой,
дома, на работе, на отдыхе.
Глядишь тебя ещё приютят на время
в палате для бывших любовников,
но всё чаще ты будешь задумываться
о новой своей подруге,
которая трахнет в самое сердце,
о сексе со смертью никому
мечтать не приходится,
но как знать,
ведь именно она делает
многих мужчинами,
посмертно награждая бессмертием.

– Листья вырвались уже на свободу,
нам в ладошки зелёные хлопают.
– Да,
приятно пахнет весной
и любовью несёт от природы.
– То-то вы на меня весь вечер,
странно, загадочно смотрите.
– Странно?
– Да,
как на голую.
– Нет,
это вы так изящно ходите.

Я стала с тобой распущенной,
я начала материться,
пить дорогие вина,
ходить по квартире голой,
думать о тех вещах,
которые правят миром,
пусть даже внутренним,
сращивать
наши губы,
сшивать наши кожи,
сцеплять в объятия пальцы,
чувства,
я стал а другой,
и самое страшное,
что мне это нравится.

«Я люблю тебя».
Какая порнография,
подумала она и стерла сообщение.
Никто не может понять, что слова
всегда были жидкостью,
будь то чернила или кристаллы экрана,
их гораздо легче стирать,
чем штопать раны,
оставленные молчанием.

Спорить с женщиной бесполезно,
но если ты всё же решился
поспорить с любимой —
делай это медленно, чувственно,
устами через мочки ушей,
шею, грудь, ниже…
Спорь по всему её прекрасному телу,
если необходимо —
разверни на нём
нежную битву полов.
Тактика – это то,
чем ты должен владеть
в совершенстве,
а она совершенна,
это нужно признать,
даже если сокровища,
что так долго томились,
сдаются досрочно в плен,
стой всегда на своём,
не останавливайся.
В споре таком может родиться Истина —
этого будет достаточно,
чтобы ваша любимая подобрела.
Всякая женщина
мечтает о дочке.

– А утром на кухне, помнишь?
– Помню.
– И это была романтика.
– Ты мыла посуду.
– А ты мне мешал,
твои руки были повсюду,
и что-то смеялось внутри у меня,
помнишь?
– Да,
теперь ноет в кроватке.

– Иди ты к чёрту,
нет меня,
как ты не можешь понять,
для тебя меня нет,
только чёрные дыры пространства
образуют в душе пустоты.
Загляни в них —
увидишь играющие в тени,
очарованные грустью глаза.

Холод, уходя, кашлянул,
белый яд кончился,
прозрачный вдох свежести,
всё для любимой,
кокаин на глазах таял,
ему больше нечем было её удержать —
молодую и ветреную,
порошком любила баловаться весна,
вручную создавая тепло,
в своей привязанности
была ненасытна,
но подняла настроение
многим из тех,
кто застрял в мусоре своих квартир.

Единственная падаль, что прекрасна –
падаль листьев,
повсюду знаки скомканные деревянные желтеют,
инфляция не только в листопаде,
она проникла глубже,
в настроение.

Серыми слезами камня свешивается лепнина,
дождь скучным многоточием выбивает в ворде,
ты одинокий, никому не нужный
женщина или мужчина,
сдохнешь, если выйдешь за пределы
города.

Текст ливня без конца бубнит
о том, как загибается искусство,
сыр город, климат мерзок,
да настолько, что хочется уехать,
ты уезжаешь в постоянство, в беспредметность,
то и дело возвращаясь
к грустному.

Великолепия открытка мокнет, разбухает,
не лезет в ящик,
никто не хочет лето хоронить,
оно опухло от воспоминаний, смердит в мозгу
бездельем, безработицей,
чем-то искренне ненастоящим,
клянчит: «Возвращайся, что ты потерял там,
осень так похожа на тоску».

– Вы умеете летать?
– Хотела бы,
но как-то не получается.
– Вам что-то мешает.
– Крылья.
– Крылья?
– Да,
те, что обещаниями вырастили,
я ими хлопаю, хлопаю,
но никакого неба,
ничего,
кроме аплодисментов
себе, любимой.

Она мне сказала, что нет весны,
я не стал с ней спорить,
скинув доспехи,
на белой сковороде простыни
тела
жарились в масле любви.
Смеясь,
она мне шепнула:
– Я же тебе говорила —
нет ни осени, ни весны,
лето кругом,
пока мы раздеты.