Дмитрий Барабаш - На петле времени

– Но государству без порядка
нельзя. Толпа страшней, чем строй.
Когда растет по струнке грядка,
нет куража времен упадка
и русский бунт трясин кровавых
не так кошмарит шар земной.
– Здесь лупят левых, рубят правых
и месят тех, кто стороной
прокрасться думает фривольно.
Как ни старайся – будет больно.
– Что власть, что бунт – одна концовка:
нагайка, пуля и веревка.

– И ничего нельзя поправить?
– Удобрить грядку говнецом,
кощея злого обезглавить
и жизнь закончить молодцом?
– Как с властью ни играй, ни путай
следов невидимых трудов,
любой оставшейся минутой
к разлуке с волей будь готов.

Всю ночь, не умолкая,
врали, при свете трепетных свечей
и вслед огням закатным гнали
к зарницам завтрашних лучей
веселый цокот звонкой мысли
от слога – к слогу, к звуку – звук
галопом, иноходью, рысью,
ушами поводя испуг.

С утра резиновое небо
давило ласточек к земле,
смыкало свод сырого склепа.
Пещерный лаз в глухой скале
сжимал сознанье сталактитом,
не оставляя ни глотка
пространства.
– Учащенный ритм,
как звук последнего звонка,
оповестит об окончаньи
не школьных лет, а лучших книг.
Закончит маятник качанье
и встанет. Тут последний миг,
как мячик, выпрыгнув из плена,
покажет с высоты, что тленно
лишь то, что выбираешь сам,
и нет предела небесам.

– Но как довериться свободе?!
Не испугаться пустоты?
Того, что нет тебя, и вроде
в пыли межзвездной есть и ты.

– Ты – шулер, образы – подмена
реальности, а рифмы – крап.
Ты, типа, знаешь, где ухаб,
где часовой обходит стену…
На самом деле все не так.
Земля прочна, и люди зрячи.
А ты, чтобы не слышать плача,
закрыл глаза и вжал кулак
в ушную раковину мозга,
ты всюду видишь или мрак,
или Содом с Гоморрой Босха.
Ты бредишь. Есть любовь и боль
души, запутавшейся в теле,
и ни одна, а много воль,
и каждая достойна цели
существованья на земле.
И в детях тоже есть отрада.
И в сладких гроздьях винограда.
И много белого в золе.
Твой поэтический угар
похож на блеянье овечье.

Что ж ищет племя человечье
в дурмане скрипок и гитар?

С нулями века обнулился
и трехгодичный первый срок.
Герой наш заново родился.
И лучше выдумать не мог.
На смену радостным нарядам,
надеждам праздничной толпы
пришли омоновцы парадом,
и даже там, где их стопы
земля больная не касалась,
из-под травы растет, казалось,
беретка красного гриба.
В умах окончилась борьба.
И вызывало только жалость
воспоминанье о свободе,
совке и брежневском народе.
Герой, прозрев, в угоду моде
пустил кораблик в интернет —
бумажный, сложенный из книжной
странички мысли неподвижной,
по ручейкам всемирных знаний,
по мути врак и всплескам брани
свой первый блог духовных благ.

Короче, стал он интернетчик,
освоив клавиши и мышь.
А там неважно, лыс ты, рыж,
постишься, пьянствуешь, торчишь,
машина или человечек.
Казалось бы, в сети всемирной
ты новым веком обнулен
и шелк лоснящихся знамен
и рой раскрученных имен
не стоят больше дырки сырной…
И только если ты умен,
талантлив, будешь принят
в группу
таких же умниц и писак.
Но оказалось все не так.
И обезличенную труппу
играют те же полутрупы
и полуфраки вечных врак.

Царь Борис, сошедши с трона,
удалился на покой,
не оставив даже клона,
он на все махнул рукой.
Не бывает пусто место
в сердце древнего Кремля.
Хороши любые средства,
когда свита короля,
разыграв в угоду свету,
поднимает над собой,
чтобы солоно и сыто
золоченою судьбой
в тронном зале восхищаться,
кушать стерлядь, виски пить
и по грубой шерсти царства
ласковой рукой водить
и начесывать с медведя
и плести умело нить
нефти, газа, леса, меди,
свитера для свиты вить.
Чем была эпоха прежде
лучше, хуже и добрей,
сном заковывая вежды,
пряча голых королей
за обманчивые позы,
за бессмысленную речь,
за счастливые прогнозы,
и дубинкой между плеч
обихаживая зрячих,
чтоб ни слова про вранье,
про попов и про подьячих,
про приклады и цевье.

Пахнет русская свобода
горьким дымом и дождем,
перегарами народа
под трезвеющим вождем.
Русский дух не терпит силы,
исходящей исподволь.
Заменила водка вилы,
и соломенный король,
управляя государством,
не страшился ни штыка,
ни безумного бунтарства,
ни лихого языка.
Где захочет – там подрежет,
где заметит – подсечет.
И живет роскошно нежить
там, где жизнь себя влачет.

Есть у русских два секрета:
своя правда и душа.
Правда, спрятанная где-то,
и в кармане два шиша.
К этой правде не пробраться —
она держится в уме,
позволяя нам смеяться
даже по́ плечи в говне.
Что там плечи, аж по шею,
аж по верхнюю губу,
но об этом ни кощею,
ни соседям – ни гу-гу.
Только воры знали правду
и судили, как народ.
Но забыли воры клятву.
Мир блатной – и тот не тот.
Если кто стоял на старом,
снайпера косили враз.
Дело, стало быть, за малым —
душу выманить из нас.
С ней хлопот не оберешься:
чин позорен, деньги – пыль.
Это вам ни дядя Мойша.
Русскому везде Сибирь.
Как же к этому предмету
подступиться, как изъять?
Подарить попу карету.
Лоно церкви обласкать.
Разрешить возить без пошлин
нефть, спиртное и табак.
И покончить с мрачным прошлым,
сделав доброй воли знак.

Рясы приняли с восторгом
новой власти благодать.
И, занявшись крупным торгом,
стали души вынимать
из-за спрятанных иконок,
из-под штопаных рубах,
разъясняя, кто подонок,
кто герой, кто злейший враг.
Здесь в подмогу телевизер ,
чтобы выбор был у всех,
закружил мозги как миксер,
превращая совесть в смех.
Смехачи с попами вместе,
секс-меньшинства – в большинство.
Как бы вроде честь по чести —
равноправий торжество.
Воровской природы враки
да поповских ряс парча —
бутафорские казаки,
сторублевая свеча.

Раньше в кухнях говорили
о злодеях при чинах.
Нынче – об автомобиле,
о квартире и деньгах.
Раньше люди ненароком,
попивая горький чай,
говорили о высоком
и о главном невзначай.
А теперь важнее нету
темы, чем «твое – мое».
Я скажу вам по секрету —
лучше слушать воронье.

Обнулили, обнулили,
обнулили до теней.
Больше нету «или – или».
Жизнь сделалась ясней.
На ладошках все дорожки
стали мелки и прямы.
Что гадать? У вашей кошки
путь мудрей и краше сны.