Эдуард Лимонов - К Фифи

О, Коктебеля скромные утехи!
Холмов полынных полотно,
И обжигающие чебуреки,
И известью гашеное вино!

О, солнце раскаленное Тавриды!
Пирог слоеный желтых берегов
Как будто бы гиганты Атлантиды
В изгнании здесь жили без богов

Я, узами скрепленный Гименея,
Здесь с женами «одна» и «два» гостил
Страстями молодыми пламенея
Их на гранитах и базальтах пил…

Их рук остались, видишь, отпечатки,
И сохранили горные орлы
Соития на зорких глаз сетчатке
Поскольку наблюдали со скалы…

И лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Разрушенная колоннада…
Мне ничего в Крыму не надо
Помимо брошенных вещей…

Здесь камень горный лег столбом,
Здесь черноморское ущелье
А тут из скал курится зелье
У дамы-ведьмы в голубом…

Ей-богу, я простой пацан
С интересующимся взглядом.
Хожу с большой водою рядом
И головы несу качан…

А лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Из хаты «тiточки» Маруси
Той, у которой ходят гуси
И по двору, и вне дверей

Большого, важного сарая…
О, господи, не надо Рая,
Ты помести меня у скал
Чтобы поселок Коктебеля
Собою море прикрывая
А псы искали бы трюфеля..!

Косое солнце выходило
Стояло, ослепляя дом,
Пейзаж неистово коптило,
Попутно зажигая хром,

И никели автомобилей,
Взрывая до десятка раз
Железные бока рептилий.
Прохожему сжигая глаз…

Антропологов с немецкими фамилиями
Продвигавшихся по Нигеру с флотилиями
Археологов – ученых из Германии,
Заболевших пирамидоманией.

Белокурых бестий с сломанными шляпами,
Окруженных неграми с арапами,
Улыбающихся, стоя с карабинами,
С тушами слоновьими и львиными,

Я любил при тусклой лампочке разглядывать,
Я вгрызался в мясо книг, способных радовать
И мне нравились шикарные истории
Европейцев, основавших лепрозории

Вдохновляли меня дамы тонконогие
Белые чулки их, юбки строгие
Лица, осененные панамами
Я мечтал дружить с такими дамами…

Живу, чудак, «memento mori»
Влияет только в смысле том,
Что рву я мартовским котом
Тебя на части категорий

Живу, чудак, вожу губой
По твоим прелестям, подруга,
Себя в тебя вбиваю туго
В твоей промежности шальной.

Там, с бледно-розовой подкладкой
Я до утра играю сладко
Как будто егерь молодой…

Либо охотник, конюх смутный
Сплелся с девицею распутной
Одной распутною весной
И стон стоит и «Боже мой!»

До дрожи зелены в окне
Туберкулезные растенья
А ты скажи «спасибо» мне,
За тот экстаз столпотворенья,

В который я тебя вовлек
Терзая твой разрез, зверек!

С небытием встречаться рано,
Пожалуй, мне еще успеть
Придется деду-хулигану
Немало девок претерпеть

Небытие, качая шеей
Пусть ждет меня чудовищем
И наблюдает свирепея
Как я у девок мякоть ем

Как глупые и молодые
Лежат и стонут и мычат
Как сиськи их нестроевые
И животы у них торчат…

– Слезай, проклятый, с этой внучки!
Хрипит ко мне небытие.
– Не отрывай меня от случки!
Приди позднее – еее!

И, фыркая и рассердившись,
Стоит поодаль в темноте
Пока я с внучкой вместе слившись,
Ее качаю на хвосте…

Сметана нынче уж не та,
Нет густоты в сметане
Как будто молоко дают
Коровы-пуритане

Редиска нынче уж не та
Упругости в редиске
Не нахожу я ни черта.
Как грудки гимназистки,

Редиски были при царе,
При Сталине все были
А в современности поре
Смягчали и оплыли…

На хлеб противно мне смотреть,
После войны – был сладкий
Тяжелый, сытный, молодой.
Не то что нынешний – пустой
И словно вата – гадкий.

Цирюльник кофе пьет густой,
Парикмахером воображая,
А музыкант идет с трубой
Домой, ругаясь и хромая.

Вот лавочку закрыл еврей
К метро «Сент-Поль» бредет усталый
И давит девочка угрей
Покрыта шалью обветшалой

На подоконнике стоят
Бутылка, с кружкою молочной
Угри меж пальцами скользят
Внимая музыке восточной

Рю дэз Экуф в рю дэ Розьер
Вливается как бы копытом
А я гляжу из-за портьер
В мир литератором небритым,

Моя подруга ходит петь,
Печальной, в кабарэ ночное
Мне предстоит всю ночь сидеть
И Дафнисом мою ждать Хлоэ…

Банальный люд, простой, как пыль,
Как в Риме, или Тегеране,
Повсюду одинаков стиль,
Что в Библии, а что в Коране.

И даже Торы кто адепт,
Кто Яхве строго почитает
Всяк одинаково одет,
Мобильник, джинсы из Китая.

Поедешь в город Амстердам
Там также пьется «кока-кола»
И среди будничных реклам
Голландцы бродят полуголо…

Ох, надоела нам земля!
Весьма прогорклая планета,
Впотьмах начавшая с нуля,
Где ж межпланетная карета?!

Быть может потому что дождь,
Быть может, потому что сильный,
Ты – старый парень много пьешь,
Ты, старый парень, что, двужильный?

Быть может, потому что дождь,
Ты, старый парень, опечален,
И в пять часов уже встаешь,
В одной из двух возможных спален…

Глядишь сквозь толстый слой дождя
Все было, все красиво было
У одинокого вождя
Подружка – страстная кобыла…

Лежишь, Фифи, подростком белым…
Длинен твой позвоночный столб,
Объектом столь незагорелым
Он в попу, лучшую из колб,

Перетекает, раздуваясь,
Люблю тебя, моя тинейджер,
В тебе я роюсь, опьяняясь,
Как вдруг напившийся нью-эйджер…

Металлический запах лекарств
Атмосферой скончавшихся царств
В нос шибает, гнетет человека
В помещении с нимбом «Аптека»

В помещении с этим названьем
Входят старцы, томимы желаньем
Утолить свои язвы и боли,
Там горчичники, капсулы, свечи и соли,
Нашатырный укус аммиака
С валерьянкой смешался двояко…

Там таблетки такие дают
От которых иные прекрасно живут,
Там для женщин стыда и морали
Продаются такие спирали,

Что препятствуют деторождению,
О, Аптека, ты Химий богиня!
А рецепты несут предложения
О слиянии Яня и Иня…

И словно злостного гимнаста,
Тошнит с подходов полтораста
И словно нежного шпажиста
Саднит с уколов так под триста…

Приходит сладкая истома
С испариной у военкома
Когда он саблю в ножны вставил
И рукоять рукой поправил,
И снова вынул, любоваться…
Так мы с тобой привыкли драться…

Тереться нежно друг о друга
В часы случайного досуга
Любви науку совершенствуя
Причесывал тебя по шерсти я.

И возвращая долг сторицей
Ты озером ласкала Рицей
Мои все члены молодца
Так продолжалось без конца.