Екатерина Завершнева - Над морем

Глубокий сон, прозрачная рука,
Сплетенье вен и солнечная сфера,
И фосфор, и бесформенная сера,
И сердца разветвленная река,

Плечо земли, ключицы-острова,
Подводное мерцанье миокарда,
И черные стрекозы Леонардо
В развалинах у крепостного рва.

На твоей солнечной стороне
Настурции и дикий виноград,
Пчелы, тяжелые от яркого света,
Осторожно огибают препятствия
И до нас им нет никакого дела.
Твой голос словно волшебная флейта
Вызывает из земли новые ростки,
И обыкновенная камнеломка
Продолжает свое героическое восхождение
По ступеням старого театра.

Он переживет нас,
Как уже пережил ту женщину,
Которая пела своим сыновьям самую черную,
Самую сладкую колыбельную на свете,
И слепого старика, задремавшего в священной роще,
И его детей, которых неграмотная судьба
Пометила крестиками, словно дома под снос,
И тех двоих, что лежали в склепе,
Счастливые, в погребальных одеждах,
Засыпанные цветами так,
Что нельзя было отыскать глаза
И закрыть их.

Здесь разворачивался алый веер,
Яростный ветер,
Трепал узкие полоски кожи,
Раздирал горячие ладони,
Сросшиеся в молитве,
Пропарывал блестящий шелк,
Топтал любопытных,
Мотал огромной головой,
Утыканной пиками.

Человечек, ушедший по колено в песок,
Распрямлялся в последнем,
Выверенном движении,
Как распрямляется упрямый лук,
Пославший отравленную стрелу.
Время поддело нас на рога,
Но мы успели, успели
Выкрикнуть эти слова,
Ничего, что завтра сюда привезут
Новый песок
И разровняют его
Как ни в чем не бывало.

На этой чертовой площадке
Так ничего и не выросло,
Мы уже не смотрим вверх,
Восхождение требует сил,
Которых у нас не осталось.
Дайте немного побыть здесь,
На солнечной стороне,
Зацепиться за кирпичную кладку
Узловатой лозой,
Прижиться,
Прижаться ладонями дикого винограда
К отвесной стене.

Взявшись за руки,
Стоим на ступенях
Полуразрушенного театра.
Голубые отроги гор,
Звон колокольчиков,
Белые, розовые цикламены.
Пористый известняк пропитан солью трагедий,
Воткни сюда слабое растение,
И оно поднимется как ни в чем ни бывало.

Все повторится,
Несчастный слепой старик
Снова блуждает в роще Эвменид,
На рукаве его платья,
На его сандалиях, в траве,
В вечернем воздухе,
Повсюду маленькие светлячки,
Огоньки, запечатанные в сосудах
Зеленого стекла,
И ни один не замечает
Собственного свечения.

Его дочь,
Замурованная в гробнице,
Поет о птицах, летящих на острова,
Там моя родина, забытая родина,
Мелкое просо в соленой воде,
Каменистые Киклады.
Ее сестра,
Припадая к стене,
Слушает и плачет,
Под обломками старого Арго
Просыпается юный Ясон,
И железные зубы дракона,
Изойдя ржавчиной,
Поднимаются вверх.
Мы растем на камнях,
Зеленеет земля.

Да, все сначала,
И нашим глазам
Нужен горный хрусталь,
Добытый с помощью грубых инструментов,
Заступа и кирки,
Куска белой материи,
Пяти простых красок.
На открытой ладони сцены
Из голубой геологической жилы
Бьет ослепительный свет,
И вот мы растеряны,
Растрепаны,
   распущены плачущей Пенелопой,
И снова схвачены за края полотна
Иглами деловитых швей,
Пронизаны тысячью нитей,
Вплетены словно уток
В основу сурового полотна.

Смертные боги,
Бессмертные люди,
Солнце идет по кругу,
Отражаясь в незрячих глазах —
Эдип, Антигона, Ясон,
И мы вторим как эхо —
Ясон, Антигона, Эдип.

На предметном стекле неизвестного лаборанта
Свежий зеленый срез,
Подсвеченный изнутри голосами, вздохами,
Шепотом жизни в тонких растительных трубочках,
Пульсируя в плотно спаянных клетках,
Она производит незаметную работу
По разделению пустого пространства
На комнаты для всего, что растет.

Гласные и согласные
Словно ласточки и стрижи,
Горловые, свистящие, с раздвоенными хвостами,
Вьются над колокольней;
Вглядывающийся в микроскоп
Слышит, как безымянные музыканты
Разыгрываются в оркестровой яме
В ожидании дирижера.

Он видит в капле воды черные ветки,
Черепичные крыши,
Цветное стекло соборов,
И на кончиках его пальцев
Растет ощущенье струны
И дерева, согретого на груди.

Над огромным телом города-ополченца
Развевается красное полотенце,
И сияют с белой больничной койки
Голубые вены Невы и Мойки.

По проспекту едут пустые санки,
Умирает муха в стеклянной банке,
Он лежит во тьме, и ему не спится,
И на нем холщовая плащаница.

Он уже прозрачней слюды и кварца,
С головой младенца, руками старца,
И глядят с блокадного небосклона
Миллионы глаз, голубых, зеленых.

ты веселый стрелок
с пестрым перышком за ухом
слишком близко
отсюда сходство с человеком
твои глаза мелкие крапинки
куропатка бросила своих птенцов
и ищет в траве пить пить
жажда верный признак

безошибочно издалека
пепельный крестик на лбу
видимый только тебе
я закрываю лицо руками
а он сияет

сириус охотничья звезда
надо мной дыхание
гончие псы
не подбирают добычи
на твоем поле

дайте мне угадать, что она скажет

оставь, не трогай больше —
у тебя теперь руки чернее земли
и что это за ребенок
тетрадки сшитые по годам
корешки путешествий
отметки прививок
оставь, никто не найдет —
за кусочком стекла
присыпанные землей
смотрят в небо
анютины глазки тех лет
цветут золотые шары
воздух светящихся точек
нитей и путей
и все во всем

двигайся вверх или вниз
как ловцы жемчуга
вдохнувшие однажды
тогда сверкающие песчинки
медленно, до самого дна
освещенного вечерним

и это я только очень давно

мама зовет
пора

я держу кувшин
с двумя горлышками
из черной глины
в нем немного воды

когда ты попросишь пить
она польется с двух рук
одним рукавом в землю

оглянись назад —
след в след за тобой
ступают тюльпаны

…в пчелиной больнице
в одной из бесчисленных сот
я имя свое вспоминал и повсюду
в прозрачных кроватях на воздухе воске
глядели в таблички
царапали школьные доски дощечки
похожие братья и сестры печального улья
и смятой постели накрыли и гладили тихо
мохнатыми черными лапками
лица умерших