Борис Слуцкий - Стихи (3)

ПРО ЕВРЕЕВ Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют.

Евреи - люди лихие, Они солдаты плохие: Иван воюет в окопе, Абрам торгует в рабкопе.

Я все это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: "Евреи, евреи!"

Не торговавши ни разу, Не воровавши ни разу, Ношу в себе, как заразу, Проклятую эту расу.

Пуля меня миновала, Чтоб говорили нелживо: "Евреев не убивало! Все воротились живы!" Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

НЕМКА Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло.

- Не хочу. На вокзал не пойду с одеялом, ложкой и кружкой. Эти вещи вещают беду и грозят большой заварушкой.

Наведу им тень на плетень. Не пойду.- Так сказала в тот день в октябре сорок первого года дочь какого-то шваба иль гота,

в просторечии немка; она подлежала тогда выселенью. Все немецкое населенье выселялось. Что делать, война. Поначалу все же собрав одеяло, ложку и кружку, оросив слезами подушку, все возможности перебрав: - Не пойду! (с немецким упрямством) Пусть меня волокут тягачом! Никуда! Никогда! Нипочем!

Между тем надежно упрятан в клубы дыма

Казанский вокзал, как насос, высасывал лишних из Москвы и окраин ближних, потому что кто-то сказал, потому что кто-то велел. Это все исполнялось прытко. И у каждого немца белел желтоватый квадрат открытки.

А в открытке три слова стояло: ложка, кружка и одеяло.

Но, застлав одеялом кровать, ложку с кружкой упрятав в буфете, порешила не открывать никому ни за что на свете немка, смелая баба была.

Что ж вы думаете? Не открыла, не ходила, не говорила, не шумела, свету не жгла, не храпела, печь не топила. Люди думали - умерла.

- В этом городе я родилась, в этом городе я и подохну: стихну, онемею, оглохну, не найдет меня местная власть.

Как с подножки, спрыгнув с судьбы, зиму всю перезимова 1000 ла, летом собирала грибы, барахло на "толчке" продавала и углы в квартире сдавала. Между прочим, и мне.

Дабы в этой были не усомнились, за портретом мужским хранились документы. Меж них желтел той открытки прямоугольник.

Я его в руках повертел: об угонах и о погонях ничего. Три слова стояло: ложка, кружка и одеяло. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

БЕСПЛАТНАЯ СНЕЖНАЯ БАБА Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.

Вагон перевозил военнопленных, Плененных на Дону и на Донце, Некормленых, непоеных военных, Мечтающих о скоростном конце.

Гуманность по закону, по конвенции Не применялась в этой интервенции Ни с той, ни даже с этой стороны, Она была не для большой войны. Нет, применялась. Сволочь и подлец, Начальник эшелона, гад ползучий, Давал за пару золотых колец Ведро воды теплушке невезучей.

А я был в форме, я в погонах был И сохранил, по-видимому, тот пыл, Что образован чтением Толстого И Чехова и вовсе не остыл, А я был с фронта и заехал в тыл И в качестве решения простого В теплушку бабу снежную вкатил.

О, римлян взоры черные, тоску С признательностью пополам мешавшие И долго засыпать потом мешавшие!

А бабу - разобрали по куску. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

БОГ Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали Живого. На Мавзолее. Он был умнее и злее Того - иного, другого, По имени Иегова... Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Однажды я шел Арбатом, Бог ехал в пяти машинах. От страха почти горбата В своих пальтишках мышиных Рядом дрожала охрана. Было поздно и рано. Серело. Брезжило утро. Он глянул жестоко,- мудро Своим всевидящим

оком, Всепроницающим взглядом.

Мы все ходили под богом. С богом почти что рядом. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

БАНЯ Вы не были в районной бане В периферийном городке? Там шайки с профилем кабаньим И плеск,

как летом на реке.

Там ордена сдают вахтерам, Зато приносят в мыльный зал Рубцы и шрамы - те, которым Я лично больше б доверял.

Там двое одноруких

спины Один другому бодро трут. Там тело всякого мужчины Исчеркали

война

и труд.

Там по рисунку каждой травмы Читаю каждый вторник я Без лести и обмана драмы Или романы без вранья.

Там на груди своей широкой Из дальних плаваний

матрос Лиловые татуировки В наш сухопутный край

занес.

Там я, волнуясь и ликуя, Читал,

забыв о кипятке: "Мы не оставим мать родную!"У партизана на руке.

Там слышен визг и хохот женский За деревянною стеной. Там чувство острого блаженства Переживается в парной.

Там рассуждают о футболе. Там с поднятою головой Несет портной свои мозоли, Свои ожоги - горновой.

Но бедствий и сражений годы Согнуть и сгорбить не смогли Ширококостную породу Сынов моей большой земли.

Вы не были в раю районном, Что меж кино и стадионом? В той бане

парились иль нет? Там два рубля любой билет. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПИСАРЯ Дело,

что было Вначале,

сделано рядовым, Но Слово,

что было Вначале,

его писаря писали, Легким листком оперсводки

скользнувши по передовым, Оно спускалось в архивы,

вставало там на причале. Архивы Красной Армии,

хранимые как святыня, Пласты и пласты документов,

подобные

угля пластам! Как в угле скоплено солнце,

в них на 77a ше сияние стынет, Собрано,

пронумеровано

и в папки сложено там. Четыре Украинских фронта, Три Белорусских фронта, Три Прибалтийских фронта, Все остальные фронты Повзводно, Побатарейно, Побатальонно, Поротно Все получат памятники особенной красоты. А камни для этих статуй тесали кто?

Писаря. Бензиновые коптилки

неярким светом светили На листики из блокнотов,

где,

попросту говоря, Закладывались основы

литературного стиля. Полкилометра от смерти

таков был глубокий тыл, В котором работал писарь. Это ему не мешало. Он, согласно инструкций,

в точных словах воплотил Все, что, согласно инструкций,

ему воплотить надлежало. Если ефрейтор Сидоров был ранен

в честном бою, Если никто не видел

тот подвиг его

благородный, Лист из блокнота выдрав,

фантазию шпоря свою, Писарь писал ему подвиг

длиною в лист блокнотный. Если десятиклассница кричала на эшафоте, Если крестьяне вспомнили два слова:

"Победа придет!"Писарь писал ей речи,

писал монолог,

в расчете На то,

что он сам бы крикнул,

взошедши на эшафот. Они обо всем написали

слогом простым и живым, Они нас всех прославили,

а мы

писарей

не славим. Исправим же этот промах,

ошибку эту исправим И низким,