Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма

С.Бобров.

22.Х.<1>912 <���Москва>

Дорогой Борис Николаевич!

Через несколько дней Вы получите из «Мусагета» мою статью «О живописи современной» {165} . Она предложена мной для «Трудов и дней». В статье этой мной изложены довольно пространно причины, заставившие меня ее написать, и я не стану Вам их повторять. — Но, независимо от того, будет ли статья моя принята для «Тр<���удов> и дн<���ей>», мне было бы крайне интересно и нужно Ваше мнение о ней. Задача моя, как Вы сами увидите, была чрезвычайно сложная. И ниоткуда я ничего почерпнуть не мог.

Далее, Борис Николаевич, мне очень бы хотелось бы сказать кое-что о статье Вашей «Круг, линия и точка», которую не-- давно читали у Крахта {166} . Говорю «кое-что» потому, что могу сказать очень немногое; статья чрезвычайно сложная, часто приходилось напрягать свое внимание на отдельные фразы и сказать что-либо вообще — не могу. Когда она будет напечатана, ее можно будет разобрать на столе, — тогда другое дело.

Вот — о примере, которым Вы подтверждаете одно из главных своих положений (я думаю, «точных», ибо оно из стоящих в середине между «геометрическим» подходом и примером). Вы говорите о пирамиде и Венере Милосской. Мне кажется, пример Вы выбрали неудачный. Конечно, пирамида, в конце концов — только стереометрическое тело, это так; но (не странно ли?) оно имеет потомство, это «только тело», вся готика — его потомок и почти непосредственный (и примеров можно было бы привести много) и один из его потомков... Венера Милосская! Но не чистой крови, но по боковой линии!* У Венеры — где ее потомки — <���нрзб>? — Венера всегда представляется точкой, от нее некуда идти. Потом: где у пирамиды символ, там у Венеры риторическая метафора. У пирамиды Вам нечего бояться; около Венеры Вас испугает мысль — а вдруг это — танагрэтка? Вы никогда не сможете пересказать, что говорит пирамида; о Венере Вам придется прибегнуть к лирике; чтобы спасти тему, Вы объявите себя творцом Символики личных переживаний, объявите Венеру венцом этой Символики и только так удастся Вам выгородить ее. Таким образом, Вам придется поступать совсем неправильно: придется Символику объявить детищем Символики личных переживаний (раз Вы признаете Венеру), а эту Символику объявить единой; отчасти, значит, придется лирику свою объявить Символикой. — Далее Вы говорите — «сфинкс — символ звериного прошлого». Почему так? Сфинкс — женщина с телом льва, лев был посвящен солнцу, разве солнце — звериное прошлое? О женщине долго говорить, но, в конце концов, разве она — звериное прошлое? А не божественная ли гармония сфинкс? — солнце и луна? Впрочем, может быть, я здесь несколько механичен.

Одно удивительное я вынес впечатление от Вашей статьи, собственно, от конца ее. Ясной и бесконечной славой пахнули на меня эти слова! Не геральдическим великолепием, о котором столь много говорят, нет (этих говорунов легко, конечно, поймать, слово «геральдическое» тут — «epitheton ornans» {168} и сильней!), но великою славой (не мог подобрать другого слова), которую хотелось бы почувствовать в пышных намеках Вилье де JIиль-Адана {169} и еще кое-где. В несказанной Вашей <���статье> апофеоз блеска, блеск был еще нигде мной не замечаемый (так ясно), но — (дорогой Борис Николаевич, я ничего не утверждаю, я только спрашиваю) — не люциферически<���й> ли? Помните, как Вы негативно определяли Символ в «Символизме»? — т.е. даже не Символ, а понятие о нем? Вы говорили, что он не Символ религиозный! (Символ можно ведь поставить рядом с Символом религии, разве он не символ.) Теперь Вы говорите: «теософия есть философия символизма». По отношению к «я» Символ есть вечнотворимое (к «я», становящемуся Логосом), на образе Логоса базируется теософия (значит, на образе образа «я»), но дальше Вы говорите, что, познавая, мы подымаем всякую форму и всякое содержание символическим путем. Но теософия утверждает это бытие реальным. Если мы не подменим просто слово реальный словом символический (есть же между ними разница!), то — Символ рождается от образа «я», теософия от образа образа «я»; Символ раскрывается в символизациях, он суть цепь символов, утверждаясь в себе, они наделяют себя своим бытием, теософия санкционирует это бытие — результат самоутверждения. Человек утверждает себя в природе, скажем, но «земля есть подножье ног Моих», а, следовательно, он утверждает себя в Божестве. Или: его пафос: «Как ты прекрасно (напр.), Божество!» Но утверждать себя в себе, утверждать как Ding an Sich {170} можно или символически, или реально, но тогда — люциферизм, бунт. И совсем не нужный. И далее: мои символы обладают реальным бытием, в них раскрывается Символ, значит, он от этого самоутверждения в себе зависит, а если так, то он тоже бунт.

Мне так хотелось бы <���знать>, Борис Николаевич, что Вы об этих мыслях моих скажете! Может быть, я где-нибудь спутался, но я не знаю, где. Да я не могу совершенно верно это выяснить, но я приведу Вам одно мое стихотворение, где я высказал, как мог, что знаю и думаю о символизме; рассказывая, мне этого никогда так не выяснить. Мне очень стыдно, что затрудняю Вас такими длинными письмами, но если Вы поверите в его искренность, Вам будет понятно оно. Вот стихотворение.

ЗАВЕТ

(«Воздвигнулась над городами» etc. — т.е., как осуждение. «Сердце» на первой стопе — хориямб {172} паузн<���ой> формы «с»).

Мне очень, очень хочется получить от Вас ответ, дорогой Борис Николаевич.

Ваш Сергей Бобров.

Лопухинский, 7, кв. 14.

__________________

*Ведь Вы живете с С.Соловьевым {167} ? Покажите ему, пожалуйста, стихотворение «Venus», посвященное ему.