Валерий Кузьмин - Вечерние окна Питера… (сборник)

Что опять им надо наедаться,
Чтоб жирок на зиму завязать,
На закуску доставали ноги
Лесника, что так мешал им спать.

И как она вползла? Не представляю!
Этаж пятнадцатый и выше – никого,
Но точно видел, что хвостом виляла,
И как-то опустилось все нутро…

Немного подождал, шипит под ванной,
Закрыл покрепче дверь, давай звонить,
Ноль два набрал, оттуда:
«Ненормальный,
Звони в спасение, там смогут пособить».

Звоню туда, оттуда подсказали —
В террариум, спецы лишь только там,
Ну, наконец-то трубку сняли,
И ласково: «Мы очень рады вам.

Какая трудность, чем помочь родимый?»,
Я очень долго все им объяснял,
Что заползла, шипит, что сам гонимый
Из ванны, вот такой у нас аврал.

Они по-новой: «А какого цвета,
Какой длины, какой у ней язык?»
«Не разглядел» —, кричу, – она без света,
Я мыться поутру всегда привык».

«По описанию – уж, его не бойтесь,
Попробуйте его теперь поймать,
И за себя ничуть не беспокойтесь,
Неядовитый, может лишь кусать».

«А как ловить?!» – «Так вы его руками»,
«Руками? Точно? Боже сохрани!»,
«Не беспокойтесь, мы все рассчитали,
Глаза закройте и считайте: раз, два, три.

На «три» открыли и хватайте смело!
Или, постойте…», – «Что у вас еще?»,
«Вы в обществе защиты? Это дело!
Животных любите, вот это хорошо!»

«Не состою и даже не желаю», —
«Так что молчали? Это ерунда,
Давно бы так, так вы ее лопатой,
Раз долбаните и уйдет беда!»

На кладбище одном начальство,
Чтоб как-то сэкономить и на чем,
Решило провести собрание,
Послушать тех, кто был при нем.

В конторе шум и гам, кричат запоем,
Озеленитель речь свою толкнул,
Что сеять надо реже и зимою,
Но глас его в том шуме утонул.

Лишь землекопы дружненько молчали,
Потом наслушавшись заумненьких
речей,
Толкнули мысль и все вдруг замолчали,
Мол стоя надо хоронить и так ловчей.

Ведь это экономия какая!
По госту метр на два, а здесь один,
И площадь сократится, и большая!
Все дружно приняли, и тут маляр
вступил:

«А если, братцы, их всего по пояс,
А сверху красочкой замазать, в серебро,
На плитах так ребята сэкономим,
И сохраним посмертное лицо».

Все на Ура, вот это предложение,
Казалось, все предложено давно,
Но председатель внес свое решение,
Чтоб за руки держались заодно.

«А это для чего?»– «Так на оградках
Мы сэкономим, им ведь все равно,
А пусто где, пускай уж будут грядки,
Нужна ведь закусь, если есть вино».

Блондинку на Феррари чуть за двести,
Гаишник тормознул из-за куста,
Та удивленно: «Разве вместе,
Вчера мы отдыхали, я не я?!».

Он ей, к фуражке ручку приложивши:
«Права, мадам, вы слишком увлеклись,
Могли бы сдуру выжать даже триста,
Но я на страже, так что тормозись!»

«Права? Так я вчера купила,
С машиной вместе, но вот в чем беда,
Они фальшивые и я их позабыла,
Но это же такая ерунда!».

Гаишник озверел уже немного:
«Так вы без прав?» – «А в чем моя беда?
Ну выпили с подругами в дорогу,
По полстакана, это чепуха!»

Позеленел: «А ну-ка, из машины!»
«Я не могу, в карманах – наркота,
Вдруг вся рассыпется и что я буду
делать,
Со мной случится может быть беда.

Багажник занят, труп уж две недели,
Откроешь – вонь замучает потом,
А может разойдемся, мы ж коллеги
И все покажется потом каким-то сном».

Гаишник весь вспотел от отупения,
По рации ОМОН на помощь звал,
Те прилетели, все в недоумении,
Багажник пуст и пуст весь арсенал.

Мадам трезва, права чисты, как стекла,
В карманах – ноль и нечего сказать…
Омоновец гаишнику: «Ты точно
С утра не пил и как все понимать?»

Она из-за плеча, улыбку пряча:
«А ты спроси его потом еще,
Он вмиг тебе такое накорячит,
Что я гоняю двести с ветерком!».

Айболит с улыбочкой, добрый врачевал,
И зайчишке серому ножку пришивал:
«Вот пришью я быстренько, побежишь
опять,
И не будешь косенький больше
горевать».

А зайчишка доктору: «Ты опять с утра,
Принял что-то лишнего и дрожит рука,
Отпусти, не мучайся, сколько мне
терпеть?
Тридцать девять валенок, как теперь
одеть?!»

С утра на сенокос мне было неохота,
Но батя упирается как бык,
Притопали к какому-то болоту,
И он давай вокруг него косить!

А мне все в лом, кричу: «Коса тупая,
Пойду до дома, малость заточу»,
Пришел до хаты, матери втираю,
Что вроде подустал и жрать хочу.

Она в ответ: «Иди покличь батяню,
И что-то рано, в доме пустота»,
Пошел обратно, тихо напевая,
А время шло, работа лишь не шла…

Прибрел неспешно, батя уже в мыле,
«Ты где шатался? Воз и ныне там!»,
А я ему: «Там пельмени всплыли,
И за столом потеет твой стакан!».

«Ну, раз стакан!» и мы рванули к дому,
А на столе лишь репчатый лучок,
Да и пельмени тоже не готовы,
Маманя мечется по кухне как волчок.

Папаня зол, кричит: «Беги за водкой!».
Червонец дал, а я к соседу в дом,
Шепчу ему, что мой прознал про ходку,
Пока он ездил на далекий дол.

Сосед со страху: «На, возьми бутылку,
Отмажь, как сможешь», и червонец дал,
По ходу у соседа тиснул крынку,
А бате, мол, сосед тебя позвал.

Что очень срочно резать поросенка,
Что мяса даст, что очень тебя ждет,
Мой нож схватил: «Там теплая печенка!»
И до соседа. Водка не уйдет.

Сосед в окне с ножом увидев батю,
Рванул в лесок, круша забор в пути,
Мой не найдя ни во дворе, ни в хате,
Решил зачем же дважды мне идти?

В свинарнике колол с уменьем хряка,
А хряк поднял на всю деревню визг,
И вся деревня думала, что драка,
А может просто так перепились.

Мать с кухни: «Что за крик в соседней
хате?»,
Я ей на ушко: «Батя все прознал»,
Та глядь в окно, а там шагает батя,
В крови рубаха, а в руке кинжал.

Заохала и так запричитала,
Я подсказал: «Беги скорей в лесок!»,
Она рванула, батя у причала:
«Я вам кусок свинины приволок!

А где хозяйка, где ж пельмени?
И водка запотела, уж грустит»,
А я тихонько: «Так она с соседом
Там на полянке, под кустом сидит».