Валерий Кузьмин - Вечерние окна Питера… (сборник)

Позеленел, потом стал очень черен,
Свинину бросил и рванулся в лес,
Теперь меня никто не беспокоил,
Внутри меня лишь улыбался бес.

А за столом, накрытым всем к обеду,
Я пелемень на вилку наколол,
Граненой рюмкой поиграл со светом:
За сенокос, с которого пришел!!!

Хаим с Моней шел Москвой гуляя,
Когда до Красной подошли,
Сынишка Моню напрягая,
Спросил тихонько: «Пап, а ты

Немножко знаешь, что за стены?
И кто зам ними высоко?»,
«Как, Моня, это ж перемены?!
Но это было так давно.

За ними те, кто нами правит,
Кто цепи снял, чтоб всем легко,
Ты тетю Сару вспоминаешь?
C нее цепочку унесло!»

Жена с работы подвалила,
Я дома, как примерный муж
Пыль собирал. Она спросила:
«Ты пылесос купил, не уж?»

«Зачем купил? Случайно встретил
Твою подругу. То да се…
На кофе все ж уговорила,
Я согласился, не поймешь

Всю вашу женскую натуру!
Пришли – она коньяк на стол,
Закуски всякой навалила
И напряглася, словно кол.

Немного выпили, курили,
Она совсем сошла с ума:
С себя все сбросила в порыве:
Бери, что хочешь, я не я!

Ну, я и взял, что не хватало,
Чего ж добру там пропадать?
Как тянет! Даже одеяло!
Намного чище, правда, Кать!».

Я – в санаторий, в Беларусь,
Там цены просто по колено,
Я ничего уж не боюсь,
И девки мне: «За дело, Лена!».

А мне уже под сорок пять,
И муж давненько испарился,
Они – дерзай, такой Клондайк!
Изображай с себя туриста.

И я, примчась, как на пожар,
В глушняк, что в Беловежской пуще,
Не разводя ни с кем базар.
Тихонько растворилась в гуще.

А там кошмар, что не сказать,
Такое скопище подарков:
Кто в городки, кто в биллиард,
А кто-то собирает марки.

Где мужики, зачем рвалась?
Я как голодная собака,
Какую кость здесь обглодать,
И за кого рвануться в драку?

Один подъехал – плешь одна,
Сам по плечо, но тоже хочет,
Я гордо молча отошла,
А он опять за мной стрекочет.

Я, мол, на вид не так себе,
Но вы же будете довольны,
Я вам отдамся как жене,
Вы только капельку позвольте.

Я от него, а он за мной,
Вцепился гад, ни дня проходу,
И даже спор мне предложил:
Что не смогу, поставил «Шкоду».

Я не смогу? Ну, мелкий гад,
И «Шкода» тоже не мешает,
Давай, плюгавый, свой расклад,
Забьемся, я же не тупая.

Он мне пари, чтоб в темноте,
Что каждый раз помыться надо,
Чтоб пять минут на перекур,
А мне то что, одна услада!

Все, застолбились – двадцать раз,
А кто откажется – в пролете.
Я приготовила кровать,
И понеслось, я вся на взлете.

Когда пятнадцать пронесло,
Я задрожала: гад двужильный…
А он все тискал, все мое,
На вид же был такой… не сильный.

Шестнадцать, чувствую, хана,
Семнадцать, счас наверно сдохну:
«Врубай светильник сатана,
Черт с ней с машиной, я усохну».

Включился свет – здоровый жлоб
Мне улыбался, аж светился…
«А где тот маленький урод?»,
И он немножко удивился.

«Какой? Плюгавый? Массовик?
Так он же с вечера на входе,
Он там билеты продает,
И очередь все не уходит».

На утро был мой день рожденья,
Никто не вспомнил, вот дела…
Жена, скользнув, как привиденье,
Собралась, быстренько ушла.

Подумал: может вспомнят дети,
Но в доме тихо как в гробу,
Оделся, съел, что не доели,
Такой вот праздник поутру.

К работе прибыл злой и хмурый,
И здесь такая ж тишина,
Коллеги – все такие дуры,
Не смотрят даже на меня!

Лишь секретарша догадалась,
С улыбкой нежной подошла,
«Иван Иваныч, кофе ваше,
И даже свежая икра».

Я весь расплылся, есть же люди,
В душе затеплел уголек,
Она тихонько прошептала:
«А может выпьем по чуток?

У нас здесь за углом кафешка».
И я пошел, врагам назло,
Мы с ней там выпили немножко,
И как-то сразу отлегло.

Потом, без всякого намека,
Она сказала: «Может нам
Продолжить праздник, здесь убого,
А у меня такой диван».

И я уж подогретый малость,
Конечно, все же праздник мой,
Да я и раньше был проказник,
И мы рванули к ней домой.

Диван, действительно, шикарный,
И на столе стоит вино,
Она сказала: «Я до ванны,
Переоденусь, чтоб легко».

Минуток пять как проскочило,
Дверь распахнулась, Бог ты мой,
Она с тортом ко мне входила,
И не одна,… с моей женой.

За ними дети, теща с братом,
Коллеги шумною толпой,
Друзья с шампанским и девчата
Махали радостно рукой.

А я лежал поверх дивана,
Прикрыв руками срамоту,
И про себя подумал сразу:
Уволю суку иль убью.

Рейс задержали, черт возьми,
Аэропорт, как заключение,
И парюсь здесь часа уж три,
Уже кончается терпение.

А рядом лысый мужичок,
На кресле, как на сковородке,
Видать, так хочет на толчок,
Но не с кем бросить свои шмотки.

«Друг, последи, пока схожу», —
Он прошептал, изнемогая,
«Беги дружок, посторожу,
Я здесь газетку полистаю».

И он исчез, как навсегда,
А может быть, запор замучил,
И просидев так три часа,
Я понял, что сгустились тучи…

Куда исчез тот пассажир,
Оставив мне одни заботы,
Вдруг в чемодане том тротил,
А он сулит одни невзгоды.

Я молча двинулся к менту,
Смотря назад с большой опаской,
И рассказал как на духу,
Мне не казалось это сказкой.

Тот почесал огромный лоб,
И матюгнулся ненароком,
«А как ты это приволок
Через посты? Тут пахнет сроком.

Давай в дежурку, в две руки,
Там разберемся, что не ваше,
Крестись, чтоб замолить грехи».
… Рубаха аж вспотела даже.

Когда открыли, Бог ты мой!
Немая сцена у наряда,
Там пачки евриков, толпой
Они рванули, вот досада.

Какой я был тогда дурак,
Нет, чтоб взглянуть и раствориться,
Сейчас бы пил такой коньяк,
Теперь осталось лишь молиться.

Они пихали кто куда,
Потом опомнились немного,
«Эй, ты придурок, ходь сюда,
Бери скорее, тут их много».

Я их засовывал в штаны,
И даже вроде за рубаху,
Когда проснулся, то трусы
От простыни распухли сразу.