Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1

Без грез о будущем, без грусти о былом
Стремясь беспомощно к мертвящему покою.
Но маленькой чернеющей змеею
Там поезд вдалеке скользит в дыму седом,

Скользит, свистит, исчез!.. и нет нигде движенья,
И шума нет нигде... и, жаждя лишь забвенья,
Равнины сонные готовы вновь заснуть, —

Быть может, радуясь, что богатырка-вьюга
Еще надолго к ним с восторженного юга
Волшебнице-весне закроет синий путь.

За хатою вишняк едва зазеленеть
Успел, как весь покрылся он цветами.
Казалося, цветы воздушными рядами,
Как бабочки, в лучи стремились улететь.

Но наступал Июнь, и гуще стала сеть
Трепещущих теней меж гладкими стволами,
И свежий, сочный плод под легкими листами
Чудесным пурпуром стал дерзостно алеть.

Затем... Затем годов промчались вереницы,
И вишен сок бродил в тиши своей темницы,
Как в сердце молодом кипит и бьется кровь.

Теперь свободен он – и лучше, крепче, краше,
Пьяней и веселей, он солнце видит вновь —
И вот его, мой друг, я пью за здравье ваше!

Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон.
Да! Старый мир погиб, и затопляет Лета
Руины славные, где зову нет ответа;
Пустынною скалой чернеет Геликон...

Но в их святой пыли наш новый мир рожден!
Ужели божеством спасительного света
В чудесном зареве грядущего рассвета
На радость новых лет не пробудится он?

Жизнь бьет ключом теперь, но, робкие невежды,
Не видим мы еще поэзии надежды
В эпической борьбе природы и труда.

Явись, о вещий бог! Не зная сожалений,
Не веря смутным снам и грезам без стыда,
Ты новый гимн найдешь для новых упоений!

О, если бы во дни, когда был молод мир,
Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета,
От Пинда синего до синего Тайгета
Была бы жизнь твоя – прелестный долгий пир!

При рокоте кифар и семиструнных лир
Венчали б юноши великого поэта,
И граждане тебе, любимцу Музагета,
В родимом городе воздвигли бы кумир.

Но парки для тебя судьбу иную пряли!
И ты пронесся в ночь кровавых вакханалий
По небу севера падучею звездой!..

Как греческий рапсод, ты страстно пел свободу,
Любовь и красоту бездушному народу
И умер перед ним, как греческий герой.

Царю тринадцать лет. Он бледен, худ и слаб.
Боится пушек, гроз, коней и домового,
Но блещет взор, когда у сокола ручного
Забьется горлица в когтях зардевших лап.

Он любит, чтоб молил правитель-князь, как раб,
Когда для подписи уж грамота готова;
И часто смотрит он, не пророняя слова,
Как конюхи секут сенных девиц и баб.

Однажды ехал он, весной, на богомолье
В рыдване золотом – и по пути, на всполье,
Заметил мальчиков, игравших в чехарду...

И, видя в первый раз, как смерды забавлялись,
Дивился мальчик-царь: и он играл в саду
С детьми боярскими, но те не так смеялись.

Родился я, мой друг, на родине сонета,
А не в отечестве таинственных былин, —
И серебристый звон веселых мандолин
Мне пел про радости, не про печали света.

На первый зов мечты я томно ждал ответа
Не в серой тишине задумчивых равнин, —
Средь зимних роз, у ног классических руин,
Мне светлоокий бог открыл восторг поэта!

Потом... не знаю сам, как стало уж своим
Все то, что с детских лет я почитал чужим...
Не спрашивай, мой друг! Кто сердце разгадает?

В моей душе крепка давнишняя любовь,
Как лавры той страны, она не увядает,
Но... прадедов во мне заговорила кровь.

Игрой мечты ушел я в глубь веков
И вижу юношу: болезненный, печальный,
Возводит он с толпой других рабов
Хеопсу мавзолей пирамидальный.

Вот он несет на согнутой спине
Чудовищный гранит.
Дрожащая походка...
Глаза глядят страдальчески и кротко...
И страшный крик раздался в тишине!

Тот крик потряс весь воздух, строй эфира,
Дошел до звезд – и там, за гранью мира,
Все вверх идет в пространстве вековом.

Он ищет божества и правды бесконечной...
Прошли века. Гигант остроконечный
Над деспотом стоит в величии немом!

Со стоном падает в сражении солдат.
Его возьмут, забрызганного кровью,
В больницу отвезут и рану заживят.
И в ясный день поддельному здоровью

Он верит, как дитя... Но с запада сырой
Подует ветер вдруг, и в облаках тумана
Потонет солнца блеск, – и вновь заныла рана!
И веры нет в душе его больной!

Так прихоть времени всесильна; так, порою,
На месте, где душа поражена судьбою,
Я плачу, воскресив забытую печаль.

Слеза, печальный звук, одно пустое слово,
Иль тучка в небесах, – как луч, осветят снова
Погибших лет затерянную даль!

Ребенком, крыльев я у бога все молил
И рвался к небесам неопытной душою.
Там все торжественной дышало тишиною —
Мой детский вопль туда не доходил.

Желанием борьбы, желанием простора,
Широкого, как мир, душа была полна...
Прошли года – и что ж? По-прежнему ясна,
Заманчива лазурь для любящего взора.

Но нет в душе моей старинного огня!
О, кто ж ты, демон зла, карающий меня,
Сильней дающий мне познать ярмо бессилья?

Жестокий! Для чего ты дал спине моей
Гнетущие к земле громадностью своей
И все трепещущие крылья?..

Его сочли бездушным мертвецом.
Но он проснулся. Рот окостенелый
Хотел кричать, но крик его несмелый
Был заглушен каким-то потолком.

И в странной пустоте, холодной и бездонной,
Без звуков, без лучей, лежит он одинок,
Тревожно слушая... Испуганный зрачок
Пронизывает мрак безжизненный и сонный.

Кругом царит загадочный покой...
Вот хочет он привстать... и – ужас! – головой
Ударился о доски гробовые!

Усни и ты, душа моя,
Не плачь, не рвись в небесные края,
Чтоб цепи не почувствовать земные!