Гамзат Цадаса - Мудрость

«Хоть убейте, несогласна!
Заявляю прямо вам:
Не отдам себя я в руки, не державшие калам.
Лучше я сойду в могилу,
в смертный холод ледяной,
Но богатому невежде не желаю быть женой».

«Хороши его отары, блеск сережек золотых!
Пропадешь ты, дочка, даром,
коль откажешься от них.
У него доход немалый, груды шелка,
бархат алый!
Ты глупа, ты недостойна нас,
родителей твоих».

«Мать, как странно говоришь ты,
даже страшно мне понять!
Неужели можно знанье
на аршины променять?
Не сердись, не будь упряма,
неужели хочешь, мама,
Чтоб у мужа со скотиной
стала век я коротать?»

«Дочка, курсы и ученье – это все досужий бред.
Помню: деды нам твердили,
что без денег счастья нет.
Что бы там ни говорили,
что там в песнях нам
ни врут,
Ради денег, ради хлеба все равно певцы поют».

«Мать, боюсь я, что согласья
у меня с тобою нет,
Если ты единой мерой измеряешь тьму и свет.
Мы невежество и знанье
на одни весы кладем, —
Разве мыслимо такое? —
мы глупцами прослывем.

Мать, имущество и деньги
истребит пожар огнем.
Знаю я одно богатство —
знаньем мы его зовем.
Для него не страшны воры,
наводненье, дикий зверь,
Только знанье – наша сила
и сокровище, поверь».

«Хватит, дочка, убедила. Вижу я, что ты умна.
Мать ответами твоими сражена, потрясена.
Птенчик, ты умней орлицы, я глупа, а ты права,
Я обратно забираю неразумные слова».

– Раджаб,
не ты ль расхваливал Москву:
«Жил в городе, мол, необыкновенном!»
Обманщиком тебя не назову,
Но ловко насвистел ты о Москве нам.

В Москву приехав,
лестниц приставных,
Сколь ни брожу по городу, не вижу,
А где же сушат сено —
ведь без них
С травою не поднимешься на крышу?

А где зерно хранят, коль не секрет?
Ни у кого амбара нету даже.
Гость на коне прискачет, но куда же
Коня поставить, если стойла нет?

Скажи, чем топит печи здесь народ?
Я кизяка не вижу, как ни странно.
Щеколд не признают здесь деревянных,
Щелк – и железка мигом дверь запрет.

На площади мужчины для бесед
Не сходятся, как сходятся в ауле.
Глашатых не имеет Моссовет,
В неведенье живу не потому ли?

Как до сих пор остался я в живых,
Когда вокруг полно автомобилей?
Ходить здесь сами женщины не в силе,
Под ручку водят каждую из них.

Ослов четвероногих встретишь тут
Лишь в зоопарке.
Есть их там немного,
К двуногим не относятся так строго,
Зато реветь двуногим не дают.

Хоть всю Москву я обошел пешком,
Хоть есть в Москве закусочных немало,
Я так и не сумел поесть хинкала,
Аварского хинкала с чесноком.

Разве прежде при царе Николае
Была литература в такой чести?
Разве входили тогда в поговорку
Наши изречения, наши стихи?

Кто не имел добра и богатства,
На того никто смотреть не хотел.
Почет доставался одним тунеядцам
И всем, кто за счет других богател.

Но зато теперь, при власти Советов,
Каждый имеет должный почет,
И революция горит, как светоч,
И любит искусство наш народ.

Вот почему мне, бедному поэту,
Недавно устроили торжество
За скромные мои стихи и поэмы,
Совершенно не стоящие того.

Меня пригласили в Махачкалу,
Повесили афишу, что «я, мол,
приехал»…
Честь-то какая! Но мне не до смеха,
Едва не сгорел я тогда со стыда.

Потом стихи мои вслух произносили,
И пели песни мои про се и про то,
И хохотали до колик, слушая,
Про «старые буквы» и про «чохто».

Потом выступал с речами товарищ,
С похвалами, к которым я не привык.
От таких похвал моему красноречью
У меня совсем отнялся язык.

А потом, когда кончилась программа,
Предложили мне среди наркомов
сесть,
И юноши с девушками попарно
Начали танцы – тоже в мою честь!..

А ведь стихи мои очень простые —
Простые стихи для людей простых,
Подумать только, какое значенье
Имеет простой и честный стих!

Не ценящий меня, пока не поздно,
Потом, став на колени, молит слезно.
А кто со мной простится раз, – потом
Пути обратно не найдет в мой дом.

Достойно дни учения цени, —
Не серебром окупятся они.
Не трать напрасно времени избытка:
Миг – драгоценней золотого слитка.

Тому, чья летом не кипит башка,
Зимою нет вскипевшего горшка,
И кто не нажил на руках мозоли,
В рот не возьмет и крошки хлеба-соли.

Весна халат зеленый свой надела
И сразу изошла зима слезами.
Ворота распахнув, тепло влетело,
А горы бурки сняли сами.

Хоть бессловесны звери все и птицы
И нам лишь человек в пример годится,
Но правды смысл и в птичьей речи
ясен;
Ты истину учись черпать из басен.

Как хорошо, что ты со мной, блокнот.
Чтоб радости, сомнения, тревоги
Я поверял тебе, чуть мысль мелькнет, —
Не то – давно бы протянул я ноги!

На юношу смотрю не без надежды
И говорю ему сегодня снова:
«Пусть будет нрав твой краше,
чем одежды.
Дела твои – значительнее слова».

Страницы книг – познания истоки,
Но людям Жизнь в любые времена
Преподавала главные уроки,
Учительница лучшая – она.

Дело делай свое, как всегда, ты
И спокойствие в жизни храни,
Чем бы ни были ночи чреваты,
Чем чреваты бы ни были дни.

Считалось встарь: нет краше смерти,
Чем за отчизну умереть.
И вы мне, юноши, поверьте,
Что так считаться будет впредь.

Всех длиннее у того дорога,
Кто в наплывах солнца и тумана,
Вдалеке от отчего порога
Ищет человека без изъяна.

Крупица воска встретится в меду,
И волосок в овечьем сыре.
Что делать? К моему стыду,
И я несовершенен в мире.

Отца главнее в доме нет души,
В семье слывет он
«первым барабанщиком»,
Под музыку его, сынок, пляши,
Будь хоть министром,
хоть простым чеканщиком,

Поступка недостойного следы
Не смыть слезами собственной беды,
Лишь только наши честные поступки
Даруют миру добрые плоды.