Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

Меньшевик, эсер, ликуя,
Ловят за полы буржуя:
«Счет сведя с большевиком,
Заживем теперь ладком.
Съезд в Москве устроить нужно,
Чтоб потом работать дружно,
Петь под общий камертон.
Заказать нам, что ль, вагон?
Завтра, что ли-ча, поедем?»
Но буржуй рычит медведем:
«Человек я, что ж – прямой:
Камертон-то будет мой!»
«Ваша светлость! Что вы, что вы!
Мы ж для вас на все готовы.
Вместе будем отвечать.
Не извольте лишь серчать!»

Съезд в Москве прошел на диво!
Богачи весьма ретиво
Повели свои дела.
Вот комедия была!
Перед их враждебным станом
Распинались Либер с Даном,
Меньшевистские «вожди» –
От козла удою жди!:.
Видно птицу по полету.
Буржуазному помету,
Лебезя и так и сяк,
Тож поклонится не всяк.
И эсеров брали корчи,
Но, как зуб от давней порчи,
Стыд у них пропал давно:
Пели с Даном заодно!

Пред военным барабаном,
   Мастера на штучки,
Танцевали Либер с Даном,
   Взявшися за ручки.
«Либердан!» – «Либердан!»
   Счету нет коленцам.
Если стыд кому и дан,
   То не отщепенцам!
Милюков кричал им браво
   И свистел на флейте:
«Жарьте вправо, вправо, вправо!
   Пяток не жалейте!»
«Либердан!» – «Либердан!»
   Рассуждая здраво,
Самый лучший будет план:
   Танцевать направо!

На Москве устроив танцы
   Сообща с врагами,
До упаду либерданцы
   Дрыгали ногами.
«Либердан!» – «Либердан!»
   Что же вы, ребятки?
Баре сели в шарабан.
   Живо, на запятки!

Ванин взвод пошел в наряд.
Целый где-то там отряд
Большевистский арестован.
Ваня был командирован
Отвести его в тюрьму.
Кто ж в отряде том ему
На глаза попался первым?
Точно молния, по нервам
Пронизала Ваню дрожь:
«Клим!.. Голубчик!.. Узнаешь?..»
«Узнаю». – «Теперь я понял! –
Пот холодный Ваню пронял. –
Так о „Правде“ воронье
Нам накаркало вранье?!»
Клим Ванюшку глазом смерил:
«Что же ты? Ужель поверил?»
Весь зардевшись от стыда,
Ваня молвил: «Никогда!»
Клим Ванюше подал руку:
«Вот, прочти-ка эту штуку!»
«Клим, ты скажешь всем своим:
Мы за правду постоим!!»

   Батрак Лука не спал ночей,
   Одолевали парня думы:
«Люд бедный, городской, – в когтях у богачей,
   Деревней правят толстосумы.
Куда ни кинешься, все нет для голытьбы
   Иной судьбы:
Какой-то черт ее трудом и сыт и гладок,
А ей – на все запрет и ко всему заслон.
   Что ж это за такой закон?
   И кто завел такой порядок?
По праздникам не раз, положим, поп Ипат
   Увещевал народ с амвона
   Словами божьего закона:
„Не зарьтесь, мол, на тех, кто в мире сем богат,
   Не ополчайтесь брат на брата!
В загробной жизни ждет всех богачей расплата…“
   Слеза в глазах, и крест – в руках,
   И голос – с этакою дрожью,
А явно отдает от проповеди ложью.
У самого попа порыться в сундуках, –
Поди-кося, не все там по закону божью!
Вот батрака возьми – к примеру, хоть меня:
И руки будто есть, и голова на месте,
А в жизни я меж тем не знал такого дня,
Когда бы не был я рад смерти, что невесте.
К работе ль я ленив? Работа ль мне невмочь?
   Нет, я б работал день и ночь
   И вынес всякую б работу.
Но если б строиться я возымел охоту, –
Замок-то есть, да нет ключа!
И камни и леса, всё – в лапах богача!
На пашне бы своей не пожалел я поту,
   Да пашни-то и нет.
   Явившися на свет,
   Все лучшие угодья
Нашел я где? В руках дворянского отродья!
Иль почему бы мне не сделаться ткачом?
Но лен ли, конопля ль, овечье ли то стадо –
Все, все присвоено проклятым богачом!
Что ж остается мне? За что мне браться надо?
   И одному ли мне?
Один ли я пойду к грабителям с поклоном?
Под гнетом богачей в родимой стороне
   Весь люд убогий стонет стоном.
Так это божьим, что ль, утверждено законом?!»
Покою не было с тех дум у батрака,
И крепко мысль ему одна тогда запала.
   В ночь под Ивана под Купала,
Чистенько обрядясь, в лес двинулся Лука.
   «Жив, – порешил он так, – не буду, –
Для счастья общего не жаль мне головы! –
А в эту ночь я раздобуду
Заветный цвет разрыв-травы!»
В ночную темь, по рвам, по кочкам, по бурьяну
   Шагал батрак. В глуши лесной
   Набрел на тихую поляну.
Там, место выискав под старою сосной,
Три круга очертил и с верою живою
Платочек разостлал перед разрыв-травою.
Покрылся у Луки холодным потом лоб, –
То в жар его всего кидало, то в озноб, –
Молитвы бормоча, дрожа от нетерпенья,
   Он ждал чудесного цветенья.
   Ждал, твердо веруя, что есть,
Есть сила дивная в волшебном, тайном цвете!
О, если бы ему с собой тот цвет унесть, –
   Перевернул он все б на свете!
   Прибравши клады все к рукам,
   Он их бы роздал беднякам, –
Всем, кто морит себя работой подневольной,
Кто множит прихотью чужой число калек,
   Кто к счастью весь свой скорбный век
   Бредет, кряхтя, тропой окольной.
И крикнул бы Лука: «Гей, горе-голытьба!
      В твоих руках твоя судьба.
Злой власти богачей ты не потерпишь боле.
В запряжке каторжной уж не согнешь горба:
Под небом все – твое: вода, и лес, и поле!
Избавясь от нужды проклятой, вековой,
Отныне можешь ты, люд черный, трудовой,
В трудах и в радостях друг с другом в общей доле
   Жить на своей на полной воле!»
Упал в слезах Лука перед разрыв-травой, –
   На сердце стало парню худо, –
От духоты ночной кружилась голова.
Тут – ровно ополночь – в лесу свершилось чудо:
   В короткий миг разрыв-трава
   Пред парнем бледным и безгласным
   Вся расцвела цветеньем ясным, –
И, словно звездочки, стал за цветком цветок
   Роняться тихо на платок.
   Крест сотворивши троекратный
И завязавши цвет заветный в узелок,
   Батрак пустился в путь обратный.
   Идет. А сердце ёк да ёк.
И вот – отколь взялось и где все раньше было?
Лес грозно зашумел, зверье вокруг завыло,
Вверху закаркало лихое воронье,
Внизу заползали и зашипели гады:
   «Брось узел!» – «Брось!» – «Оставь
                    Нам прежнее житье!»
   «Зальются кровью наши клады!»
Сжимая узелок дрожащею рукой,
   Лука все шел, а за Лукой
   Неслися вихрем ведьмы, черти:
   «Брось узел!» – «Чьей ты хочешь смерти?»
«Прольется кровь!» – «Народ восстанет на народ!»
«На сыновей пойдут отцы, на братьев братья!»
   Творя молитвы и заклятья,
   Лука все шел с узлом вперед.
   А вой все рос: «Куда ты?»
   «Куда ты?»
И стали обгонять тут батрака солдаты:
«Прощай! За клады нас всех гонят умирать!»
   Навстречу им – другая рать.
Сошлись. Блеснул огонь. В тела вонзились пики.
Покрылось поле все кровавой пеленой.
Вокруг Луки неслись проклятья, стоны, крики:
«Ты нашей гибели виной!»
Тут наважденье все вмиг, как рукой, убрало.
Глядит Лука: никак, уж солнце заиграло
   Над деревушкою родной!
Но не успел еще он отойти от страху,
Вдруг кто-то у него как ухнет за спиной
Да плетью по руке как стеганет с размаху!
   Глаза застлало у Луки,
И не заметил он, как из его руки,
   От боли онемелой,
   Пал наземь узел белый.
Опомнившись, батрак рванулся в бой с врагом.
Ан, смотрит, перед ним нет ни врага, ни цвета:
Все тот же темный лес, и никого кругом;
Все та ж глухая ночь, и не видать рассвета!