Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

«Ваше выс-с-превосходительство!
Верьте истинным словам,
Вы – законное правительство,
И явилися мы к вам!»
                   «Мо-лод-цы!»

«Мы не красные, – зеленые,
Натерпелися мы бед.
Все в побегах закаленные:
Не угнать за нами вслед».
                   «Мо-лод-цы!»

«Мы от красных отбивалися,
Отбивались день и ночь:
По лесам густым скрывалися,
Удирали во всю мочь».
                   «Мо-лод-цы!»

«Еле-еле к вам пробилися,
Трудный сделали мы путь,
Все ужасно истомилися:
Нам бы малость отдохнуть!»
                   «Мо-лод-цы!

Был бы отдых вам, ребятушки,
Если б враг не напирал,
Все вы – бравые солдатушки, –
Ухмыльнулся генерал: –
                   Мо-лод-цы!

Вашу доблесть в полной мере я
Оценю само собой,
Всех зеленых – в знак доверия –
Назначаю в первый бой!
                   Мо-лод-цы!»

Перекосились рожи сразу
У всех «зеленых молодцов»:
По генеральскому приказу
Ведут в окопы бегунцов.

Дрожат в руках у них винтовки,
И сердце так щемит-щемит,
А красный враг без остановки
Их артиллерией громит.

В груди у Митьки все упало.
А сзади хохот казаков:
«Учили вас, чертей, да мало…
Сменять – на что?! – большевиков!»

«Ох, Митя, – плачется Вавила:
Раскис зеленый атаман, –
Могила всем нам тут, могила!..
Полезли сами мы в капкан!

Слышь? Тут, что ночь, то перебежки:
К большевикам бегут донцы!»
А сзади злее все насмешки:
«Эй вы, лесные храбрецы!

Вон там, за рощей, „враг“ укрылся,
Идти в атаку ваш черед!»
Со страху в землю б Митька врылся,
Не то что двинуться вперед!

Все зеленые вояки
Доигрались до конца:
Не вернулись из атаки,
Кроме… Митьки-бегунца!

«Вместе, Митя, плутовали, –
Вместе будем помирать!»
Но Митюху – Митькой звали:
Умудрился вновь удрать!

Засверкали только пятки.
Криков сзади не слыхал.
Верст полсотни без оглядки,
Не присевши, отмахал.

В поле прятался за рожью
Иль в оврагах по кустам, –
Мчал, как волк, по бездорожью,
По неведомым местам.

Как-то утром заблестела
Перед Митькою река.
Камышами шелестела
Мутно-желтая Ока.

Тут дорожка уж знакома.
Огляделся бегунец:
«Скоро, скоро буду дома,
Скоро мукам всем конец.

Повинюся перед миром,
К комиссару сам приду.
Был, скажу я, дезертиром, –
Покарайте по суду.

Пусть я совесть успокою.
Смерть? Расстрел? Не задрожу,
Жизнью подлою такою
Больше я не дорожу.

Был досель в отцовской воле,
У отца на поводу.
По его указке боле
Я уж – баста! – не пойду.

Пощадить меня решите?
Дайте милость лишь одну:
Мне на фронте разрешите
Кровью смыть свою вину!»

Входит Митя, словно вор,
   На отцовский двор.

Никого среди двора.
   Поздно. Спать пора.

«Глаша, Глаша… Сколько дней
   Не видался с ней.

Рада будет как теперь!»
   В дом открыта дверь.

Митя, ставши на порог,
   Устоять не мог, –

Захватило сразу дух,
   Свет в очах потух.

Старый свекор и сноха…
   Нет для них греха!

Позабывши честь, закон,
   Не стыдясь икон…

Глаша шепчет старику:
   «Дверь-то… на крюку?!»

Митька бросился, как зверь:
   «Вот те, стерва, дверь!»

«Ай, спасите!» – Глаша в крик.
   Зарычал старик.

В горло сын отцу впился:
   «Вот где правда вся?»

Старина тряхнул плечом:
   «Все мне нипочем!»

Подвернулся тут топор.
   Кончен сразу спор.

Глаша вопит у ворот.
   Прибежал народ.

Смотрит, ахает, скорбит:
   Сын отцом убит!

Могилка свежая. И крест. А на кресте,
   В сердечной простоте,

Под образком, глядящим кротко,
Каракулями кто-то вывел четко:

«Поплачьте все над Митей-бегунцом.
Боялся смерти он. Скитался дезертиром.

И дома смерть нашел: убит родным отцом.
Спи, дорогой товарищ, с миром!»

   Мужик хитер, да память коротка.
   Не будь у мужика
   Для памяти подмоги,
   Зарубки или узелка,
   Совсем бы сбился он с дороги.
Вот басня, в ней урок. Хочу, чтоб кой-кого
Уму да разуму она бы научила.

   У мужика у одного
   С зарубки память соскочила.
Емелька в оны дни, известно, как он жил:
   «Живем – о землю рожей!» –
Работал день и ночь, и день и ночь тужил,
В избе нетопленой прикрывшися рогожей;
   Худой, оборванный, босой,
   Кряхтел над тощей полосой
   И, встав порой у раздорожья,
Где был в помещичью усадьбу поворот,
Шептал озлобленно: «Ограбили народ!
Всю землю отняли! А ведь земля-то божья!»
Что ж приключилося с Емелькою, когда
   От бар не стало и следа?
Дорваться стоило Емельке до земельки,
   Отшибло память у Емельки.
С ним деликатничай, его не раздражай;
   Собравши новый урожай,
С деньгой кубышечку храня у изголовья,
Емелька позабыл все прежние присловья.
Он прежде был добряк. Теперь он не таков.
Теперь он кулаку иному не уступит:
   Он хлеб продаст тому, кто купит.
Спокойно с городских рабочих, с бедняков,
   За фунт муки три шкуры слупит.
На власть Советскую беда как он сердит.
«Учитывают хлеб, – угрюмо он твердит, –
На кой же ляд тогда, выходит, сеял рожь я?
С учета этого убыток мне прямой!»
«Емелька, а земля?..»
   «Земля, конешно… божья,
   А хлебец – мой!»

Емелька, мазан я с тобой одним елеем
И говорю с тобой, как с братом иль отцом.
   Не будь, Емеля, подлецом,
   А наипаче – дуралеем!
Голодные, мы сил последних не жалеем,
Но до конца борьбы еще не довели.
Коль мы по милости твоей переколеем,
   Ты околеешь – без земли.
Советские враги – не о тебе радеют.
И если баре вновь землею овладеют,
То – заруби себе ты это на носу! –
Так возмещать начнут они свои убытки,
Что, вынося от них неслыханные пытки,
Ты, весь обобранный до нитки
И прячась где-нибудь в овраге иль в лесу,
Начнешь завидовать ты собственному псу!