Демьян Бедный - Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

Любители хвастливо привирать
В конце концов скандалятся обычно.

Какой-то баритон иль бас, умевший зычно
В труднейших операх любые ноты брать,
Однажды в обществе стал выхваляться с жаром
Обширнейшим своим репертуаром:
Нет оперы такой, в какой бы он не пел!
   Тут кто-то хвастуна поддел,
   Сказав ему с притворной грустью:
«Чем ближе жизнь моя средь мелких дрязг и дел
   Подходит к роковому устью,
Тем в памяти живей картины давних лет:
Я помню – в юности моей с каким экстазом
Я слушал оперу Россини „ Фаргелет “!»
«Ну, как же, – не сморгнувши глазом,
Соврал артист, – в свой бенефис
Я в этой опере пел арию на бис.
Театр безумствовал и, что всего дороже,
Рукоплескали мне, представьте, в царской ложе!»
Всеобщий смех лжецу достойный был ответ
Очковтиратель был и впрямь разыгран знатно,
Он оскандалился: ведь не было и нет
Подобной оперы, и слово « Фаргелет »,
Звучащее так оперно-приятно,
Есть слово «телеграф», прочтенное обратно.

Конкретных хвастунов я не имел в виду.
Я некую мораль под басню подведу,
Очковтирательства коснувшись и «всезнайства».
В науке ль, в области ль хозяйства,
В искусстве ли – на общую беду –
Еще не вывелись ведь и такие типы:
Они представят вам проектов пышных кипы,
Из фраз такой состряпают балет!..
Скажите им: «А вот ученый, Фаргелет ,
Он в этой области слывет авторитетом, –
Полезно бы узнать при составленье смет,
Какого мнения он о проекте этом?»
Очковтиратели вам вмиг дадут ответ:
«Ну как же!.. Фаргелет!.. Еще минувшим летом
Мы, опасайся лицом ударить в грязь,
Вступили с ним в прямую связь
И консультацию имели с Фаргелетом!»

Шумят детишки на реке,
Одни купаются, другие
Нашли приют на островке.
Тела их, бронзово-тугие
И целомудренно-нагие,
Блестят в воде и на песке.
Как жизнью, как детьми своими,
Залюбовалось солнце ими,
Приветно с берега реки
К ним наклонились тростники.
Во всей природе столько неги!
Отрадна летняя пора,
Цветите, юные побеги!
Расти, родная детвора!

Оберегая ваше детство,
Своей мы жизни не щадим.
Мы величайшее наследство
Любовно вам передадим.
Храня его, в его защите
Вы, превратясь в стальных бойцов,
Бессмертной славой завершите
Путь героический отцов!

     Стрелок был в сапогах добротных,
Охотничьих, подкованных и плотных.
Он придавил змею железным каблуком.
Взмолилася змея перед стрелком:
     «Не разлучай меня со светом!
     Я натворила много зла,
     Винюсь и ставлю крест на этом!
Есть змеи подлые. Я не из их числа.
Я буду, позабыв, что значит слово „злоба“,
Великодушие твое ценить до гроба.
Вот доказательство: два зуба у меня,
В обоих яд, их все боятся, как огня.
     Ты можешь выкрутить мне оба!»
«Умильны, – отвечал стрелок, – слова твои,
     Но только тот от них растает,
     Природы кто твоей не знает:
Коль не добить зубов лишившейся змеи,
Пасть снова у нее зубами зарастает!»

   Еще не наступили дни,
   Но мы все знаем, что они
     Не за горою,
Когда, прижатая железным каблуком,
Прикинувшись чуть не родной сестрою,
Фашистская змея затреплет языком:
«Клянусь, я жизнь свою по-новому устрою,
Ребенку малому не причиню вреда.
Россия!.. Господи, да чтобы я когда…
     Я горько плакала порою,
Все, мной сожженные, припомнив города!
Я каюсь и в своем раскаянье тверда!»
Да мало ли чего еще змея наскажет,
Но зубы вырастут, она их вновь покажет,
Все покаянные свои забыв слова.
Змеиная природа такова!
Змея, раскаявшись наружно,
Не станет жить с одной травы.
Лишить ее, конечно, нужно,
Но не зубов, а – головы!

Геббельс в страхе начал речь:
«Дал корабль германский течь!
Приналечь должны мы, немцы,
Чтоб команду уберечь!..»
Но нещадно бьет волна:
Властно снасти рвет она,
И команда – то есть банда –
Вся как есть обречена.
Лживый Геббельс все лопочет,
Полагая, что отсрочит
Время краха своего.
Но сие, как говорится,
Не зависит от него!

Казалося, сошла с основ земная ось
И варварский потоп грозит родной планете,
Враг ждал, что русский путь пойдет и вкривь и вкось,
Но вождь наш зорок был и тверд в своем обете:
Его пророчество в Москве, в ее Совете –
На нашей улице быть празднику! – сбылось,
Как ни одно пророчество на свете.

Очистив Родину от зло-фашистских змей,
   В сознанье правоты своей,
   Сильны, отважны и умелы,
   Во вражьи вторглись мы пределы!

В Берлине хвастались: как Волга далеко!
   Как будет немцам жить легко,
Когда мы русского повалим исполина!
Теперь мы меряем, насколько велико
Все расстояние – от Волги до Берлина!

   Берлин! Здесь логово врага,
И мы в него войдем чрез месяцы, не годы.
Врагу мы волжские припомним берега,
Мы всё напомним вам, фашистские уроды:
И чем нам Родина безмерно дорога,
И чем кончалися все на нее походы!
Чтоб видеть, чем поход кончается для вас,
Не надобно смотреть в большие телескопы.

Весь наш народ, собрав всех сил своих запас,
   Обрушился в нежданный вами час
На ваши полчища, на дзоты, на окопы.
   От вас, погромщиков, он спас
   Цивилизацию Европы.

Он не дал погасить и растоптать дотла
Всего, чем наша жизнь светла
И что разит врага и красит подвиг друга!
Вот в чем поистине великая была
Пред человечеством пред всем его заслуга!

   Заслугой этой мы горды
И после боевой неслыханной страды,
   Кровопролитнейших сражений,
   Жестоких вражьих поражений
И полного – из мест ее вторжений –
   Изгнанья вражеской орды;
Мы, выполнители всех чаяний народных,
Сигнала ждем, в своем решении тверды, –
Во вражье логово, сомкнув свои ряды,
    С позиций ринуться исходных!

У крыс фашистских зреют планы,
Иные крысы уж в пути:
Упаковавши чемоданы,
Через моря и океаны
Они спешат в такие страны,
Где б и следов их не найти.

Но подлым крысам быть в ответе!
Будь это остров, или мыс,
Иль Аргентина на примете,
Такого места нет на свете,
Где б не нашли немецких крыс.