Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Багряное Солнце всходило
Над застывшей за летом землей.
Зачем ты меня не спросила,
В те дни как бродил я с тобой?

Все в белый окуталось иней,
Ото льдинок хрустит под ногой.
Желтой лесною пустыней
Проносится шорох сухой.

Какая дрожащая сила
В этом сердце, в тюрьме огневой!
Зачем ты меня не спросила?
Я тебе бы ответил: – «Я твой».

Весь воздух летом нас защищает шатром горячим.
А в осень жутко. Весь воздух жмется. С дождем мы плачем.

Все небо летом сияет светом. Все небо – сине.
А глянут тучи, – они могучи. Огонь в твердыне.

Все небо в осень молочно-бледно, белесовато.
А глянет просинь, – шепнет нам осень, что нет возврата.

Белая мышь пробежала,
Черная мышь проползла…
Жило осиное жало,
Осень и ос убрала.

Белая мышь забегает,
Только запляшет, – глядишь,
Черное что-то мелькает,
Черная шествует мышь.

Пчелы запрятались в улей,
Малые свечи зажгли,
Ждут там июней, июлей,
Спят в золотистой пыли.

Только пчелиная матка
Целую зиму не спит,
К меду припала, ей сладко,
Ключница, злая на вид.

Все же ей белая мышка,
Или ей черная мышь
Пискнет: «В сластях – без излишка,
Или, смотри, угоришь».

И засыпает обжор ка.
Глянь, уж подходит весна,
Чья-то светлеется норка,
Белая мышка видна.

Солнце сейчас же за дело,
Вниз, головнею тряся.
Белая мышь посмелела,
Черная – тощая вся.

Люди добрые, вы большущие,
Сапоги у вас все с подошвами.
Ах, дожди, дожди, сверху льющие,
Чтоб ушли огни, стали прошлые!

Посудите же! Я Лесуночка.
Инструментик мой – балалаечка.
У меня своя в мыслях луночка,
Я в глухом лесу многознаечка.

Знаю цвет любви и разрыв-траву,
Знаю смехами литься звонкими,
Землянику жду, костянику рву,
Убираю лес я опенками.

Сею гнездами я вам рыжики,
Крашу листья я желто-красные.
Ноют зяблики, плачут чижики,
Мне в глаза взглянув распрекрасные.

Но зима грозит, снаряжается,
Словно волк идет к нам от севера,
Так вот в разуме все мешается.
Где поля мои с духом клевера!

Из конца в конец лишь отавами
Ветер тешится вслед за косами.
И крикливыми вдаль оравами
Журавли летят долгоносые.

Утром – зимники, росы сильные,
И во все Мороз дунул стороны.
Где вы, цветики? Спят умильные.
Только каркают сверху вороны!

Пела, пела пеночка,
Звенела конопляночка.
Маленькая девочка
Скучала о зиме.
Не ведала капризница,
Что зима уж близится,
Хлопьями сбирается
В недалекой тьме.

Вот и пламя вечера
В пепле дней развеялось,
Затопили печи мы,
Холодно в дому.
И мечтала девочка,
Как певала пеночка,
И тихонько плакала,
Не зная почему.

Бродяга я. До холодов с грозой
Плясал огнем и реял стрекозой.
И вот, бездомный, признаюсь я, грешник,
Что с завистью смотрю я на скворешник.

Когда б в такой забраться теремок
И там в тепле замкнуться на замок.
Ах, рада белка малому орешку.
Подайте пятачок мне на ночлежку.

Взял Старик в амбар мешок,
Мышь в мешок проворно скок,
И прогрызла там дыру,
И ушла сама в нору.

Крупка сыплется в мешок,
Крупка в норку на утек,
Крупка высыпалась вся,
Пляшет мышь, хвостом тряся.

Тужит Старый: «Как тут быть?
Как тут горю пособить?»
Зерна скрылись, – где и след.
Разве Солнце даст совет.

Солнце слышит свысока,
Обогрело Старика,
Месяц белый посветил,
Вышли зерна из могил.

И летел из дальних стран
Ворон Воронович Вран,
Помахал своим крылом, –
Крупкой полон весь закром.

– Толокняный колобок,
Ты куда бежишь, дружок?
– А бегу я к волку в пасть.
– Верно, там тебе пропасть.
– Нет, я волка покормлю,
Но катиться я люблю.
Только волк меня поест,
Я качусь до новых мест.
– Как же это, колобок?
Ты из пасти – прямо скок?
В брюхе волка – темноты
Не боишься, верно, ты?
– А в моих полях – овес,
Много зерен он принес.
Намесили толокна,
И в квашне не видно дна.
Волк от ночи до утра
Ест, – а молвлю я: «Пора!» –
И обглоданный – в квашню,
И круглюсь во славу дню.
– Ишь, а мне и невдомек,
Ты прехитрый колобок.
И кружить тебе не лень?
– Нет, я свежий каждый день.

Мечтанья девушек красивы,
Полузакрытые цветы,
Но есть мучительные срывы,
И цепкий зов из темноты.

Меня страшит мое ночное,
В ночах слепое, существо,
Но нашим миром правят двое,
Разрыв – начало для всего.

Цветы каштана в Марте свежем
Горят как свечи под Луной,
Но если взор мы светом нежим,
Зерно растет из тьмы ночной.

Вот оно брошено, семя-зерно,
В рыхлую землю, во что-то чужое.
В небе проносятся духи, – их двое, –
Шепчут, щебечут, поют.

Спрячься в уют.

В тьму углубляется семя-зерно,
Вечно одно.
Было на воздухе цветом красивым,
Колосом с колосом жило приливом,
Было кустом,
Малой былинкою, древом могучим,
Снова упало в могильный свой дом.

Духи из пламени мчатся по тучам,
Духи поют: «Улетим! Отойдем!»

Сердце, куда же ты мчишь, безоглядное?

Вот оно, вот оно,
В землю зарытое, малое, жадное,
В смертном живое, семя-зерно.
В подпольи запрятано, прелое,
Упрямо хотящее дня,
Собой угорелое,
Порвалось, и силам подземным кричит: «Отпустите меня!»

Вся тяга земная
Ничто для него.
Есть празднества Мая
Для сна моего,
Апреля и Мая
Для сна моего.
Кто хочет уйти, отпустите его.

Вся тяга земная
Прядет для меня золотое руно,
И ласка от Солнца есть ласка родная,
И тьма обнимает – для дня сохраняя: –
В глазах ведь бывает от счастья темно.
Душа человека есть в Вечность окно,
И в Вечность цветное оконце – разъятое семя-зерно.
Серое, тлеет, упрямо уверено,
Что зажжется восторг изумруда,
Что из темного терема
Вырвется к Солнцу зеленое чудо.

Духи порвали огромности туч,
Голос потоков, как пляска, певуч,
Весть золотая с заоблачных круч,
Из голубого Оттуда.

Я вас кроплю водою
Из чистых родников,
Цветы мои, горите
Огнем живых зрачков.