Константин Бальмонт - Том 5. Стихотворения, проза

Под выступом дупла не логовище змея,
В шуршаньи бредовом пчелиный дикий рой.
Меж днем и днем в ночи хмельная снов затея.

Замедля мыслью зрящею в зверином,
Любовно возвращаясь к тем рядам,
Которым имена пропел Адам,
Блуждая с Евой до лесным долинам, –

Ваяя дух свой так, чтоб он к картинам
Земли и Неба шел, как входят в храм,
Ни за какое счастье не отдам
Я мудрость змия с сердцем голубиным.

В извиве, ртом касаясь до хвоста,
Объемлет он весь круг миротворенья.
В нем океан. В нем голубое мленье.

И в двух былинках знаменье креста,
Я знаю, миром водит Красота,
Чтоб в бездне звезд не умолкало пенье.

Из донесенной пламенным жерлом,
В разлитии остывшей плотной лавы
Основа дома. Стены – из дубравы.
На срубах – мох невянущим узлом.

Послушать любят, как играет гром,
Из ясеня и клена архитравы.
Конек ветрам вещает: «все вы правы».
Лазурь за каждым сторожит углом.

Уходит в высь игла из чистой стали.
На стали – пурпур. Знамя – Красота.
Резвятся в небе тучки. Та и та.

А небо – цвет изысканной эмали.
И гром велит, чтоб каждая мечта,
Идя к другой, была как звук в хорале.

Мой путь среди утесов крутоемен.
Но я нашел в объеме диких скал,
Чего, любя красивое, искал.
И мне не жаль, что в мире я бездомен.

Привольно духу в срывах тех хоромин,
Что Гений Гор, когда он низвергал
На глыбу глыбу, для себя слагал.
Я царствую среди каменоломен.

В моих ночах цветет стоцвет, алмаз.
Из аметистов млеющие стены.
Опал мерцает, ворожа измены.

Для перстня камень есть кошачий глаз.
Все камни к свету вырвутся в свой час,
Как Красота – из океанской пены.

Из золота чистейшего оправа.
Линейность совершеннейшая, круг.
Чуть шевельнешь, и заиграет вдруг
В гнезде всех красок – огненная слава.

Лучи бегут налево и направо.
Горит. Пожар утонченный вокруг.
В нем только радость, если ты мне друг.
А если недруг, сила в нем удава.

В захваткой лапке цепкого гнезда
Три камня. Изумрудный, алый, синий.
Раздельно-триединая звезда.

Качнешь вот так, увидишь города.
Они твои. Качнешь вот так, пустыней
Безжизненной ты скован навсегда.

Аквамарин, струясь по ожерелью,
Втекает в переливную волну,
Которая поет про глубину,
Зеленовато-светлою свирелью.

Цвета в цветы с лукавой входят целью,
Расширить власть, увлечь к любви и сну,
Звено с звеном вести в века весну,
Цвета влекут нас к хмелю и похмелью.

Цветы земле. Цвета и в глубь земли
Уходят, напевая завлеченье.
Аквамарин – глубинное теченье.

В земле рыдали страстью хрустали.
Влюбились в лист. Их мысли в них зажгли
Зеленовато-зыбкое свеченье.

Прекрасно-тяжки золотые слитки,
Природою заброшенные к нам.
Прекрасен вихрь, бегущий по струнам,
Ручьистость звуков, льющихся в избытке.

Прекрасна мудрость в пожелтелом свитке,
Сверканья тайн, огонь по письменам.
Прекрасней – жизнь отдать бегущим снам
И расцветать с весной, как маргаритки.

Из всех, мечте дарованных, цветов,
Быть может, этот цветик самый скромный,
Такой простой, невинный, неизломный.

В нем не отыщешь орхидейных снов,
Ни тех, что ирис даст изящно-томный.
Но лучший стих – где очень мало слов.

В прерывистых и скорых разговорах,
О сказочном, о счастье, бытие,
Мне нравятся речения твои,
В них искра, зажигающая порах.

Что ты не замедляешься на спорах,
А льешь свой ум, как вспевность льют ручьи
Что выпеваешь душу в забытьи, –
Люблю и слышу крыльев некий шорох.

Как полубог Эллады Гераклит
С усладой правду видишь ты двойную.
Ты как бы зов: «Люблю, но не ревную».

Ты словно лик загрезивших ракит:
Вода зеркалит ветку вырезную,
Другая ветка связь с землей крепит.

К сосцам могучей матери-земли,
Протянутым всем подлинным и сущим,
Припав, как сын, ты жадно пьешь сосущим
Лобзанием и мед и миндали,

И ландыши, что пьяно расцвели,
Как свечечки по многотенным кущам,
И яркий день, что жжет огнем нелгущим,
И громкий смех, и тихий звон вдали.

Ни раною, ни мыслью не отравлен,
В размерности ты все вбираешь в сон
Своих зрачков. Ты как бы сын племен, –

Которым первый миг земли был явлен.
Весь цельный луч в тебе сейчас прославлен,
Хоть радугой еще не преломлен.

На слизистой спине немой медузы
Изображен красноречивый крест.
Цветы цветут среди проклятых мест.
Различность любит странные союзы.

Публичный дом не раз воспели музы.
И разве там не тысяча невест?
Взгляни в себя. Взгляни душой окрест.
Связуют все таинственные узы.

Не гений ли, не мощный ли Шекспир,
Отвергнув жизнь средь королей и славы,
Взлюбил, преклонный, малыя забавы?

Познавши весь многообъемный мир,
Любил играть он в шахматы. И в этом
Он до конца высоким был поэтом.

За днями мелководия мечты
Бывают дни – в сознаньи все напевней,
И слышишь голос Мира, голос древний,
Идущий из глубокой темноты.

Приходит вдруг. Сидишь случайно ты.
Пред малой деревенскою харчевней,
Такой, что, может, нет другой плачевней,
И чувствуешь безбрежность Красоты.

Слепой скрипач пиликает убого.
Куда ведет он жалкий свой смычок?
В бездонность. Сердце чувствует намек.

Мы все здесь в мире – в верной длани Бога.
Он всем нам задал выполнить урок.
Для каждого – лишь звездная дорога.

Когда весь мир как будто за горой,
Где все мечта и все недостоверно,
Подводный я любил роман Жюль Верна,
И Немо-капитан был мой герой.

Когда пред фортепьяно, за игрой,
Он тосковал, хоть несколько манерно,
Я в океане с ним качался мерно –
И помню, слезы хлынули струей.

Потом я страстно полюбил Майн Рида,
Но был ручной отвергнут Вальтер Скотт.
Пропиш года. Быть может, только год?

Мне грезится Египет, Атлантида.
Далекое. И мой сиамский кот
«Плыви в Сиам!», мурлыча, мне поет.