Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

В тропинках путаных я жизни видел поле,
Я видел множество путей-дорог кругом.
Мой путь меня привел однажды к ветхой школе:
Я, сидя за столом, а этот стол был хром,
Смотрел, как Петрики, Маруси, Грици, Оли
Глядят во все глаза на карту над столом,
Все посетив моря и заодно приметя,
Какие звери есть забавные на свете.

В года позднейшие учеников моих
Случалось мне встречать — окрепших, загорелых:
Одних на тракторах, за книгами других,
Одних в родном селе, других в иных пределах.
Я семена добра старался множить в них
И счастлив потому. Теперь они меж смелых
И славных воинов страны своей родной
Собою жертвуют для матери святой.

Привет вам, Петрики, Маруси, Оли, Грици,
По отчеству давно вас величать пора
И полным именем, а детским не годится:
У вас уж и самих, быть может, детвора,
И воду знаний пьет из общей нам криницы,
А очень может быть, сегодня иль вчера
Солдатами уже ребятки стали эти…
Но как поверит мать, что дети — уж не дети!

Земля кругла, и нет ей потому конца,
Но не по кругу мы ведем свое движенье.
Похожи часто мы на бедного пловца:
На берег выбраться одно его стремленье,
Чтоб там… Но лучше я от своего лица
Вас в клуню приглашу, в Денисовы владенья.
Где яблоньки его (немного их) стоят
И называются весьма солидно — сад.

Лет пять тому назад, еще перед войною,
Свое родимое я посетил село.
И наше общество не очень молодое
В той клуне дружеской беседу завело.
Там были — брат Богдан, согнувшийся дугою
(Но взор его живой еще горел светло),
Я — жизнью трепанный, еще Иван Клемацкий.
Денис же возглавлял симпосион рыбацкий.

Иван Данилович Клемацкий был рожден
Для мирных заводей, протоков и затонов.
Стреляя кроншнепов и уток тех сторон,
Владетельный их князь, хранитель их законов,
Здесь в одиночестве спокойно плавал он,
Служил же вообще проводником вагонов
(Железные пути манили романчан),
Но только на воде — как дома был Иван.

Воспоминаниям мы встречу посвятили,
Явленья ж и слова на свой обычный лад,
Однако новою, не прежней, жизнью жили:
Конюшни знатные, обширнее палат,
В полуготическом колхоз построил стиле,
До леса дальнего тянулся юный сад,
А сын Денисов — Петр — ходил в костюме новом
И бригадиром был колхозным образцовым.

Клемацкий — музыкант, удильщик и стрелок —
Впал сразу в лирику: «Мы долго не протянем…
Где Родион? Где Гриць? Уж он отпел свой срок.
Где Рыльский наш Иван?.. И мы землею станем,
И вырастет из нас — крапива-лопушок…»
Денис не выдержал: «А ну, Фадеич, грянем!» —
Мы песню грянули, и песня та была
Такой, что смолкли все во ржи перепела.

Денисиха на нас смотрела и крепилась,
И — ну подтягивать и сыну помогать!
Запела детвора (вся бражка взгромоздилась
На новенький плетень — он продолжал стоять,
Ограда ж прежняя от ветерка валилась),
Запели яблоньки, — в саду их было пять.
Одно вступало в хор, другое лишь внимало…
Но было песне той земли и неба мало.

Нет старости для нас, и смерть нам не страшна!
Я Заньковецкую Марию вспоминаю.
Раз «Черноморцы» шли. Легко вела она
Лукавый танец свой… Как описать — не знаю —
Всю грацию ее? Казалось, лишь одна
В подлунном мире есть такая молодая;
Казалось, ни один волшебник-чародей
Вовеки не создаст таких вторых очей.

Я трепетал, во мне все чувства ликовали.
Я в новый мир вступал, казался дивным он
Мальцу наивному, но что творилось в зале
Среди ценителей! Партер был весь влюблен!
Но кончился спектакль, и чудеса увяли,
Я к выходу спешу и вижу: с двух сторон
Две девушки ведут старуху… «Кто такая?»
— «Кто? Заньковецкая!» — ответ я получаю.

А Саксаганский наш! А наш Садовский! Вот
Два славных колдуна, премудрых в самом деле,
А обучали их лишь степи да народ.
Как на глазах они пред всеми молодели,
Как убедительно годов меняли счет
Без Мефистофеля и прочей канители —
Магических кругов и хитрых пентаграмм,—
И позавидовать им мог бы Фауст сам!

Как погляжу с горы на мир перед собою, —
Есть и цветы у нас, и много есть тепла!
Но я хочу, чтоб жизнь была теплее вдвое,
Хочу, чтобы цветам не знали мы числа.
Пусть время трудное даровано судьбою
И рана ни одна в душе не зажила,
Пусть друг обманывал и стал немилым милый,—
Для дружбы и борьбы во мне найдутся силы.

В годину тяжкую рассказ я начал свой
Для самого себя (в том старость виновата:
Состарясь, мы грустим о юности былой);
Для сына мой рассказ, для нашего солдата…
И вот опять земля святая предо мной,
В которой мирно спят моих родных два брата
И милый мой Денис… И в неба вышине
Звезда победная сияет вам и мне.

Благословенна будь, родная, всеблагая!
Благодарю тебя за жар в душе моей!
Священные поля, где я бывал, блуждая,
Которые топтать решался лиходей,—
Я снова вижу вас, всем сердцем присягая,
Всей силой рук моих, моей надеждой всей,
Что молодость свою (я никому в угоду
Ее не расточал) я передам народу!

Народ! Рожден тобой добра великий друг —
Сковорода, и сам Шевченко неуемный,
И дядя мой Кузьма, и милый Каленюк,
И смелый воин наш — прославленный, но скромный,
И тот, кто воскресит поля, луга вокруг,
И тот, кто жизнь вернет вам, рудники и домны…
Так разрывай туман, сияй, как солнце, нам!
Мой честный дар кладу к твоим святым стопам.