Аветик Исаакян - Стихотворения и поэмы

И тот караван, виясь как змея, меж пальм горделивых свой путь совершал.
И песок поднимал, песка караван, и ветер игривый ту пыль развевал.
«Вперед, караван! что кинули мы, чтоб глядеть, сожалея, на жизнь прошлых лет?»
Так в душе сам с собой говорил с тоской Абул Маари, великий поэт.
«Что за нами осталось, о мой караван! чтоб вернуться назад, в отчизну свою?
Покинули мы друзей и жену? богатство и славу, родных и семью?
Покинули мы людей и народ? закон, справедливость, отчизну, права?
Иди и не медли! покинули мы лишь оковы и цепи, обман и слова!
Ах! женщина что? кровожадный паук, коварный и лживый, тщеславье без дна,
Что любит лишь хлеб твой; и, яд в поцелуй вливая, другому она продана!
На ветхой ладье лучше в море плыви, чем женщине, клятве преступной, поверь:
Устами ее Иблис говорит! о блудница, в красивом обличии зверь!
О лилии чистой, лучистой звезде ты мечтал, ты желал спать под светлым крылом,
Ждал, что будет она бальзамом для ран, над страдающей жизнью сияющим сном,—
Ты грезил о песне, как песнь родника, что влечет и поет в голубых берегах.
Жаждал сладостных слез на небесной груди, бессмертной росы на прелестных очах!
Но жаждущим душам женщин любовь только горечь сулит, как морская вода.
В сладострастном томленье ты тело лобзал, не насыщен и с новым желаньем всегда!
О бесстыдное тело женщин! змея! преступленья и зла сатанинский сосуд!
Упоения горьки, палящие плоть, и на солнце души они тучу несут!
Ненавижу любовь, этот буйный прибой обжигающих больно, палящих пучин,
Этот сладостный яд, опьяняются чем и жалостный раб, и царь-властелин!
Ненавижу любовь, что жестока, как смерть, что рождает повсюду зло без узды,
Неисчерпаемый ключ, что струит на весь мир постыдную тину вместо воды!
Ненавижу я женщин, лобзания их, гнушаюсь коварств, оскверняющих нег,
От порочного ложа ласки бегу и родильницы одр проклинаю навек!
Вас, жестокие роды и боли, кляну! порождаете вы стаю хищных випер,
Что, клубяся, шипят и друг друга язвят, чадной страстью сквернят звезды выспренных сфер!
Тот бесчестен, себя превратил кто в отца, из блаженного сна вызвал новый росток,
В жизни сей стебелек на страданья обрек и над ним бытия геенну зажег!
„Согрешил мой отец в былом предо мной, но я ни пред кем греха не свершил!“
Напишите так на могиле моей, если мне суждено ведать радость могил.
Доколе вокруг изумрудных брегов Геджаса гремит прибоя удар —
Желать я не буду женской любви, искать я не стану обманчивых чар.
Скорей возжелаю терновник ласкать, его куст целовать, что дик и колюч.
Скорей на скалу главу положу, ланитой прильну на камень горюч!»
И караван, стозвучно звеня, свой путь продолжал, виясь как змея,
Спокойно и стройно к пустыне нагой он шел всё вперед в золотые поля.
Казалось, рыдали в ночи бубенцы и звонкие слезы по капле лились,
Как будто рыдали о том, что в былом любил Маари, и твердили: «Вернись!»
Свирели зефиров пели во мгле так сладко, нежней, чем напевы шарги,
Про раны любви, про тоскливую скорбь, про тихие сны и мечтанья тоски.
Были сумрачны думы Абул Алы, и грусть его снов — без конца, без границ,
Как путь, что угрюмо тянулся средь мглы, вился меж песков без конца, без границ.
В душе тосковал Абул Маари, безнадежной тоской было сердце полно,
К созвездиям нежным он взор устремлял, с безбрежным путем сливаясь в одно,
Но назад не глядел на пройденный путь, и душа не горела забытым былым,
Отвечать не хотел на приветы других и приветов не слал караванам другим.

И караван Абул Алы, как ручей, что журчит посреди тишины,
Спокойно и стройно шел всё вперед при сладостном свете смиренной луны.
И луна, словно грудь юной девы — из тех, что мечтают в дженнате, прозрачна, светла,
То стыдливо скрывалась во мглу облаков, то зыбко и нежно по небу плыла.
В благовонную дрему укрылись цветы, из алмазов надев несравненный убор,
Птицы, с крыльями радуг, ласкались, дрожа; доносился их щебет как радостный хор.
Ароматом гвоздики нашептывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад;
Кипарисы и пальмы в изнеженном сне у старой дороги качались в ряд.
Сказкам ветра внимая, Абул Маари сам с собой говорил, знаменитый поэт:
«Вся вселенная — сказка, полная чар, где нет конца и начала где — нет.
Кто же сплел эту сказку, роскошный рассказ, сплел с ней вместе созвездья, бессчетность чудес?
Говорит беспрестанно с таким волшебством на бессчетность ладов, говорит, но исчез?
Возникают народы, уходят во мглу, но никто разгадать смысла сказки не мог.
Лишь поэты порой, что-то в ней угадав, бессмертный напев оставляют в залог.
Начала ее не слышал никто, не услышит никто ее конца,
Но веками живет каждый жизненный звук, без начала живет, живет без конца.
Для каждого, кто приходит в сей мир, прекрасная сказка также нова,
Начинается с жизнью, до смерти звучит, пока жив человек, эта сказка жива.
Вселенная — сказка, жизнь — некий сон, народы — прохожий в пути караван,
Идущий вперед с пламенеющим сном к недвижным могилам неведомых стран.
Слепцы и безумцы, не чувствуя сна, упорно не внемля той сказке святой,
Вырывают с борьбой друг у друга куски, друг друга толкают к могиле с борьбой.
Мы создали сами законов ярмо; паук нам расставил губящую сеть;
Волшебную сказку мы сами мертвим и снам не даем их огнем пламенеть.
Злосчастные люди! всё будет лишь прах: ваши злые сердца и дела ваших рук.
Безучастное время сотрет все следы кровавой расправы, и славы, и мук!
И ветер беспечный будет свистеть над плитами ваших забытых гробов,
Ибо вы не сумели упиться вполне этой сказкой волшебной, целебностью снов!»
Меж тем караван бриллиантовых звезд свой путь совершал по небесным путям,
И торжественно-ясный, божественный звон звенел неумолчно в просторах и там.
Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с высот,
И душой ненасытной Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с высот.
«Иди, караван мой! сплетая свой звон со звоном небесным, нетленным, иди!
В материнское лоно природы веди, развей мои стоны, назад не гляди!
В тот светлоодеждный, неведомый край, к одинокой, далекой, безвестной стране,
Где есть мой оаз, где грез моих ключ звенит, освежая, в святой тишине!
Молчаливое небо! со мной говори языком твоих звезд и меня утешай!
Ты сердце мое, что мир уязвил, что ужалили братья, в тиши обласкай!
Свободен мой дух! над собой не терплю я ни силы, ни власти, всё — воля моя:
Нет для меня ни блага, ни зла, ни суда, ни закона, я сам — свой судья!
Над моей головою быть не должно ни защиты, ни крова от вечной Судьбы;
Пусть вне жизни моей как в темнице темно, пусть там, где не я, цари и рабы!
Быть хочу вне пределов, не ведать владык, долга не знать, забыть божество:
Быть свободной безмерно, безгранно во всем — душа моя жаждет лишь одного!»
Караван всё вперед совершал свой поход, и сияли над ним — так смеется дитя —
Очи вечно свободных, сверкающих звезд, в тверди синей над тихой пустыней блестя.
Росою волшебной в дремотной ночи весь искрился путь в бирюзовой дали;
В бирюзовую даль, в безмятежную даль верблюды, качаясь, размеренно шли.