Евгений Нейштадт - Роман в сонетах (сборник)

Ты – воплощение мечты.

Люблю тебя, как есть, такую.

И только о тебе тоскую,

Стихами пачкая листы,

И только для тебя рискую

В них не достигнуть высоты.

И если ты меня забудешь,

Стихи напомнят обо мне,

Когда на радиоволне

Ты слушать передачу будешь

И как далекий мой привет,

Услышишь…чей-нибудь сонет.

А я возьму и стану меланхоликом:

Пойду в кафе, в тот самый уголок,

И проведу за тем же самым столиком

С самим собой приятный вечерок.

С самим собой я – единица с ноликом

(Весьма многозначительный итог!)

С самим собой я стану алкоголиком,

А буду думать, что я царь и бог.

Я – властелин: мои воспоминания

Покорны мне, как стройные войска.

У них – победоносная кампания,

Но все завоевания – тоска.

Насколько легче было мне и веселей

Покорным быть в компании твоей.

Ты меня не хочешь помнить.

Хочешь прошлое забыть,

Настоящим жизнь наполнить,

Чтоб и в будущем любить.

Я – не “настоящий”, что мне

Перепало – с тем и жить.

Хоть и будет нелегко мне —

Буду прошлым дорожить.

Дорожить воспоминаньем

О тебе, любовь моя.

Дорожить своим страданьем,

Боль глубоко затая,

Шутка ли? Ведь это боль —

Причиненная тобой.

Зима ли это, осень ли

Всю кровь мне заморозила?

Любовь моя, не очень ли

Меня ты рано бросила?

Любовь моя, не очень ли

Меня ты поздно бросила?

Случайно ли, нарочно ли,

Как головой – да в озеро.

И жив ли, оставленный,

Отравленный, подавленный,

Заброшенный – не поднятый,

Покинутый – потерянный,

Тобой совсем не понятый,

Такой совсем растерянный?

Человек ко всему привыкает.

Мне знаком этот “анабиоз”:

Стынет кровь, буйство чувств иссякает,

И в конце – ни кошмаров, ни грез.

То, что в юности так увлекает,

В зрелом возрасте – просто курьез,

Словно с опытом в нас проникает

Понимающий все дед-мороз.

Вот и сердце, как хрупкая льдинка:

Чуть подтаяв, разбилось легко.

Ты ушла, и его половинка

От оставшейся здесь – далеко…

Может быть, на ледышке-ладошке,

Может, брошена в снег – под подошвы.

Нет поэзии без прозы.

Мир таков, и жизнь такая:

Любит “грозные курьезы”,

Губит, весело лаская.

Я смеюсь, я несерьезен,

А поодаль – скорбь мирская.

Плачу я, а смех сквозь слезы

Снова радугой сверкает.

От таких противоречий

Можно потерять рассудок.

Он дрожит, как хвост овечий

От твоих обидных шуток.

Но обидеться серьезно

Не могу: доходит поздно.

Я писать не перестану

Для тебя и о тебе.

Не поможет – тайно стану

Предаваться ворожбе.

Может быть, пойду к цыгану

По вопросу о судьбе.

Может, вообще застряну

На метле в печной трубе.

Жаль, я против чертовщины,

Колдовства и штурмовщины:

Я – за планомерный труд.

Ибо знаю: ни кудесник,

Ни шабаш и ни воскресник

До добра не доведут.

Не знаю, зря или не зря

Я против суеверий:

Тринадцатого декабря

Ты отворила двери…

Был красным лист календаря,

Воскресным – день недели, [2]

И мы, короче говоря,

Друг друга разглядели.

Тринадцатого мая я

Тобою был отринут.

Тринадцатого декабря

Тобою снова принят.

А в январе сего числа

Ты ручку мне преподнесла.

Наверно, чтобы не было старо

То, что пишу я, своему поэту

Ты подарила вечное перо,

Похожее по форме на ракету.

Ракета: современно и остро.

Я понимаю современность эту —

Ракетой мысль взлетела над костром,

Сжигавшим тех, кто так же рвался к Свету.

Костер, зажженный Разумом в пещере,

Рассеял мрак, и отступили звери.

Но Разум вечно окружен зверьем,

И много жизней пламя погасило.

Так кто же победит в игре с огнем?

Добро иль зло? Рассудок или сила?

Как мой отец ухаживал за мамой?

Смешной вопрос, какой уж тут рассказ:

Нам не понять, какой бывала драмой

Любовь, что к жизни вызвала всех нас.

Но голос крови, властный и упрямый,

Живет во мне: я весь в отца сейчас.

И мне идти дорогой той же самой

К своей любви и тоже – в первый раз.

И вновь проблемы долга и морали,

И мне сомненье душу тяготит,

Что тот же путь я обрету едва ли:

Была война. На ней отец убит.

А мама, вспоминая говорит,

Что ей таких сонетов не писали.

Мы так близки: каких-то три квартала,

Всего каких-то семь минут ходьбы.

Не так уж много – и не так уж мало:

“Рукой подать” и все ж – “рука судьбы”.

Пожмем ее и все начнем сначала,

Забыв про “если” и отбросив “бы”,

Мне мало идола, мне мало идеала —

Как женщина пойми мои мольбы.

Пойми меня, как понимала прежде,

Простив неугомонному невежде

Его желанье дерзкое посметь

Тебя любить не будучи любимым…

Все в жизни поправимо. Только смерть

Все в жизни делает непоправимым.

“Кто любит – идет до конца.” [3]

Есть строчка такая у Грина…

А я – только-только с крыльца,

И где-то еще середина.

И много во мне от юнца —

Едва ли я – зрелый мужчина,

Но мне не скрывает лица

Зато никакая личина.

Я весь пред тобою раскрыт,

Как эти стихи – на ладони.

Не очень красивый на вид

Твой самый последний поклонник:

Личина не скроет лжеца —

Ему не дойти до “конца”.

С медицинской точки зрения

Объяснить все очень просто:

Все великие творения

Вызваны задержкой роста.

Если так, то без сомнения

Я совсем еще подросток:

Ты – мой первый день рождения,

У других их было по сто.

Ты – мой первый и единственный

День любви длиною в годы

В бесконечной и таинственной

Жизни матушки-природы.

Сомневаюсь только: та ли я

В этой жизни аномалия?

Ты меня не бойся: я – не гений.

Ты меня не бойся: я – не бог.

Вся моя поэзия – итог

Мне тобой подаренных мгновений.

Вся моя поэзия – поток

Вызванных тобою вдохновений,

А любовь – бурлящий кипяток

С паром в пузырьках стихотворений.

Во влюбленном в женщину мужчине

Страсть к стихам – весьма обычный дар.

Много может сделать страсти жар

По пути к заоблачной вершине,

Лишь заставь работать этот пар

В самой мощной паровой машине.

Вокруг во всю бесчинствует весна:

Все ожило – и листики, и птички.

И ожил я. Мне тоже – не до сна.

А до чего же мне? – До электрички.

Я не смеюсь, и шутка – не смешна.