Евгений Нейштадт - Роман в сонетах (сборник)

Удивительная естественность стихотворной речи

воспринимается как органичное выражение

взволнованности рассказчика.

Над городом – ночная тишь…

Над морем черепичных крыш

Бесшумной белою ладьей

Ныряет месяц в тучах черных…

Чуть слышен в трубах ветра вой,

Ему – за крепостной стеной —

Чуть слышно вторит крик дозорных…

Ночь утомляет сонный взор

Мерцающим, неверным светом…

На главной площади собор

Чернеет мрачным силуэтом,

И тень, отброшенная им,

Пересеклась концом своим

С резным дворцовым парапетом…

Все в городе объято сном…

Лишь за решетчатым окном

Совсем одна во мраке ночи,

Заветный умысел тая,

Не спит супруга короля —

Напрасно тяжесть забытья

Смыкает бдительные очи.

Ей не до сна. Она должна

Сегодня полночью одна

Нарвать кладбищенской крапивы.

Она преодолеет страх,

И ничего, что на руках

Горят ожоги и нарывы,

Что пальцы – в гнойных волдырях,

Сегодня – долгожданный случай:

Готовы только семь рубах,

Сплетенных из крапивы жгучей.

Готовы только семь рубах,

А братьев у нее – двенадцать!

Их, превращенных в лебедей

Колдуньей-мачехой своей,

От чар избавить надо ей.

Ни говорить и ни смеяться

Она не может с тех минут,

Как ей открыт секрет их муки,

Ей в тягость роскошь и уют —

Она спешит закончить труд,

Крапивой обжигая руки…

Но скоро полночь. Вот ключи.

О, тише, сердце, не стучи…

Страшась случайного дозора,

Она по площади спешит,

Не зная, что за ней следит

Епископ из окна собора…

Епископ будит короля.

Едва губами шевеля

От нетерпения и гнева,

Он произносит: “Королева!

Она обманывает нас!

Вы мне не верили – проверьте!

Что делать ей в полночный час

На кладбище – в покоях смерти?!

Она – колдунья! Повели —

Немедленно костер готовить!”

И – как нередко короли —

Король не смеет прекословить…

Да, он женился на немой,

Так что-ж, она же так красива!

Да, он привел ее домой,

И с ней была ее крапива.

Охотясь девять дней подряд,

Ее он встретил, словно фею,

И был необычайно рад

Такому дивному трофею.

Вопросов он не задавал —

Он был счастливейшим из смертных:

Он в ней нашел свой идеал

И воплощенье дум заветных!..

И что же? – Грешная мечта

Его вводила в заблужденье?

Он видит: только красота —

Не опровергнет подозренье!

А между тем, среди могил,

В дремучих зарослях крапивы

Элиза не щадила сил

На лоне этой страшной нивы.

Количество пучков растет —

Ей будет нелегко забрать их,

Но страх покоя не дает:

Вдруг нарванных пучков нехватит?

Тревогою о младшем брате

Ее предчувствие томит…

И ей не слышен стук копыт

И звон доспехов и мечей

Там – за кладбищенской оградой.

Она не знает, что за ней

Явились стражников отряды.

Безмолвно в зарослях густых

Она работу продолжает,

И только грубый окрик их

Ее, как громом, поражает.

Ошеломленная, вокруг

Она глядит… Ее хватают.

Но неожиданность, испуг

Ее сознанья не лишают:

Поражена, потрясена,

В слезах, с мольбою молчаливой

Руками тянется она

За в землю втоптанной крапивой

Но неужели тяжкий труд

Пропал – бесплодный, бесполезный?…

При свете факелов ведут

Элизу через мост железный

В подземную темницу – там

Она должна ждать страшной казни…

Но здесь судьба готовит праздник

Ее надеждам и мечтам!

Какой сюрприз в сырой тюрьме,

В глубоком и зловещем мраке! —

Наощупь узнает во тьме

Она крапивные рубахи!

Весь пол в темнице устлан злой,

Сырой кладбищенской крапивой,

Ее довольно толстый слой

Элизу делает счастливой:

Пускай весь жгучий яд ее

Ожогами покроет тело —

Элиза завершит свое

Любовью вверенное дело!

Но только бы она успела!

Но, ослабев от потрясений,

Она впадает в забытье…

А во дворце в плену сомнений

Сидит подавленный король.

С ним – торжествующий епископ

Король в душе скрывает боль —

Он все-таки боится риска:

Колдунью от костра спасти —

Наверняка проститься с властью.

Любимую на казнь вести —

Сказать “прости” любви и счастью!

Он хочет счастье сохранить

И должен власть не опорочить.

Он казнь не может отменить… —

Он может лишь ее отсрочить…

Очнувшись от гнетущих дум,

Встает он, бледен и угрюм,

В одном плаще поверх сорочки,

Велит епископу уйти

И в сад идет, и по пути

Пытается изобрести

Причину длительной отсрочки..

Бьют зорю где-то в вышине,

И слабый свет в темнице брезжит.

Элиза спит. Ее во сне

Тепло воспоминаний нежит.

И снится ей: король-отец,

И братья-принцы, и дворец,

И по соседству сад огромный,

Где в играх с братьями она

Любила прятаться одна

За гротом, в уголок укромный…

Ей снится аромат вокруг,

Журчанье струй и птичье пенье,

И ласка материнских рук,

И… злобной мачехи шипенье…

Когда отец женился снова,

Она была совсем мала,

Но злая мачеха сурово

Из-под родительского крова

Ее в деревню отдала.

Особенно ей тяжела

Была разлука с самым младшим.

Она крепилась, как могла,

Он разразился горьким плачем.

Она в большой семье своей

Была двенадцатый ребенок,

И с детства приходилось ей

Возиться с младшеньким – с пеленок

Ей полюбился младший брат,

Малыш приветливый и милый.

Она не раз его кормила,

За ручку выводила в сад,

Играла в прятки и в лошадки,

Учила чтенью и письму,

И пела песенки ему,

Укладывая спать в кроватке…

Ей снится люлька в той избе,

Где жили бедные крестьяне,

Ее от мачехи к себе

Принявшие на воспитанье…

В борьбе с жестокой нищетой

Элиза стала им опорой,

Но, повзрослевшая так скоро,

Необычайной красотой

Она их взоры поражала,

Всегда ко всем добра, мила,

Она сама их уважала,

И их любимицей была.

Но ей исполнилось пятнадцать.

Единственную дочь отец

Ждет с нетерпеньем во дворец,

И им приходится расстаться.

И долго не было конца

Там поцелуям и объятьям.

Но вот по лестнице дворца

Она спешит в покои к братьям…

Но братьев нет… Выходит к ней

Навстречу мачеха и сразу

Велит вести ее в бассейн

И смыть “крестьянскую заразу”.

Колдунья ошеломлена

Цветущей прелестью принцессы,

И злобно вслед шипит она:

“Помогут ей мои компрессы!

Не зря пришлось мне в эту ночь

За жабами в болото лазить:

Они сумеют мне помочь

Красавицу обезобразить

И сделать жабою точь в точь!

Такой отцу представить дочь

Уже спокойно я могла бы…

Однако мне пора взглянуть,

Что сделали с принцессой жабы…”

Она – в купальню… Но ничуть