Григорий Стернин - Песни нашего двора

Жене передай мой прощальный привет,

А сыну отдай бескозырку".

И доктор знакомый поехал в Москву,

Зашел он тогда на Ордынку.

Жене передал он прощальный привет,

А сыну вручил бескозырку.

БАТАЛЬОННЫЙ РАЗВЕДЧИК

Я был батальонный разведчик,

А он - писаришка штабной.

Я был за Россию ответчик,

А он жил с моею женой.

Войну я прошел до Берлина,

В окопах я часто лежал.

Рыдали медсестры, как дети,

Пинцет у хирурга дрожал.

Домой я вернулся, ребята,

И стал свою Кланьку ласкать.

Протез мне мешает ужасно,

Его положил под кровать.

Лежу, а осколок железный

Давит на пузырь мочевой.

Полез под кровать за протезом,

А там писаришка штабной.

Я бил ее белые груди,

Срывая с себя ордена,

Ах, добрые, добрые люди,

Ах, мать ты, сырая земля.

Говорят, что судьба не индейка,

За это я песню пою.

Как фашистcкая пуля-злодейка

Оторвала способность мою.

ЖЕНА

Я до войны счастливо жил с женой.

Мы оба с ней работали прилежно.

Она была всегда мила со мной,

И я к ней относился очень нежно.

Но над страною грянула война.

На нас раскрыли звери свои пасти.

Простым стрелком ушла на фронт жена,

А я попал в технические части.

Четыре долгих года в холод, в зной

На разных направленьях мы сражались,

Четыре долгих года мы с женой

Ни разу на войне не повстречались.

Пришла победа. Кончилась война.

Была разбита псов немецких свора,

И дома меня встретила жена,

Моя жена с погонами майора.

При ней я не могу ни встать, ни сесть,

Я дисциплину строго соблюдаю:

Вставая утром, отдаю ей честь

И говорю ей: - Здравия желаю!

При ней я не курю, не пью вино,

Боюсь не принести домой получку,

Боюсь я без жены сходить в кино

Напишет самовольную отлучку.

С такой женой мне просто трудно жить,

И, чтобы мне чинами с ней сравниться,

Решил я добросовестно служить

И до майора тоже дослужиться.

И все же в глубине души боюсь,

Что у жены останусь под началом:

Пока я до майора дослужусь,

Жена, пожалуй, станет генералом.

НАС НЕ НУЖНО ЖАЛЕТЬ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели,

Мы пред нашим комбатом, как пред господом

богом чисты.

На живых порыжели от глины и крови шинели,

На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали, проходит за осенью осень,

Наши матери плачут, и ровесники молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

Нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

Шли в атаку, над Западным Бугом взрывая мосты.

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

* * *

Есть по Чуйскому тракту дорога,

Ездит много по ней шоферов.

Был там самый отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирев.

Он трехтонку, зеленую "АМО",

Как родную сестренку, любил.

Чуйский тракт до монгольской границы

Он на "АМО" своей изучил.

А на "Форде" работала Рая,

И так часто над Чуей-рекой

Раин "Форд" и трехтонная "АМО"

Друг за дружкой неслися стрелой.

Как-то раз Колька Рае признался,

Ну а Рая суровой была:

Посмотрела на Кольку с улыбкой

И по "Форду" рукой провела.

А потом Рая Кольке сказала:

"Знаешь, Коля, что думаю я:

Если "АМО" мой "Форд" перегонит,

Значит, Раечка будет твоя".

Как-то раз из далекого Бийска

Возвращался наш Колька домой.

Мимо "Форд" со смеющейся Раей

Рядом с "АМО" промчался стрелой.

Вздрогнул Колька, и сердце заныло

Вспомнил Колька ее разговор.

И рванулась тут следом машина,

И запел свою песню мотор.

Ни ухабов, ни пыльной дороги

Колька больше уже не видал.

Шаг за шагом все ближе и ближе

Грузный "АМО" "Форда" догонял.

На изгибе сравнялись машины.

Колька Раю в лицо увидал.

Увидал он и крикнул ей: "Рая!"

И забыл на минуту штурвал.

Тут машина, трехтонная "АМО",

Вбок рванулась, с обрыва сошла

И в волнах серебрящейся Чуи

Вместе с Колей конец свой нашла.

На могилу лихому шоферу,

Что боязни и страха не знал,

Положили разбитые фары

И любимой машины штурвал.

И теперь уже больше не мчится

"Форд" знакомый над Чуей-рекой,

Он здесь едет как будто усталый,

Направляемый слабой рукой.

Есть по Чуйскому тракту дорога.

Ездит много по ней шоферов.

Был там самый отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирев.

МОСКОВСКИЙ ТРАКТ

Московский тракт проложен до Херсона,

И как-то раз по этому пути

Машина "ГАЗ", груженная бензином,

Хотела "сто тридцатый" обойти.

А "сто тридцатый" шел с боеприпасом,

Вела машину девушка шофер:

"Не обгоняй, не трать бензин напрасно

Сильней у "сто тридцатого" мотор!"

И так они неслись до поворота,

Не смея путь друг другу уступить.

А по краям глубокие болота,

А стрелочка на соточке лежит!

Но встречный "МАЗ" решил судьбу иначе:

На повороте врезался он в "ЗИЛ".

Навечно за баранкой ты уснула.

Зачем так было резко тормозить?

РАСКУСИ-КА, БАБУШКА

Раскуси-ка, бабушка,

Мне орешек грецкий.

Зубки твои крепкие

Слепят белизной.

А мои остались

В армии советской,

В тайной части энской,

В шахте пусковой.

Расчеши-ка, бабушка,

Мне волосик детский.

Кудри твои белые

Слепят белизной.

А мои остались

В армии советской,

В тайной части энской,

В шахте пусковой.

Ой, заплачу, бабушка,

Ой, напьюсь "Стрелецкой"

Намекают девушки

На мой грех мужской:

Говорят, осталось все

В армии советской,

В тайной части энской,

В шахте пусковой.

Но одна решилася

В этой жизни светской,

Лысому, беззубому

Назвалась женой.

Нет у ней претензии

К армии советской,

Знать, не все потеряно

В шахте пусковой.

ТЫ ХОДИШЬ ПЬЯНАЯ И ОЧЕНЬ БЛЕДНАЯ

Ты ходишь пьяная и очень бледная

По темным улицам совсем одна.

Тебе мерещится дощечка медная

И штора синяя его окна.

Прижавшись к бархату авто бесшумного,

Ты грустно смотришь в ряды огней.

И память прошлого, полубезумного,

Мелькают ужасы былых ночей.

А на диване там подушки алые,

Вино, шампанское, коньяк "Мартель".

Глаза янтарные всегда печальные,

Губы искусаны, сама в дупель.

Супруг, обманутый тобой, неверною,

Придя в гостиную, супругу ждет.

Любовник знает: она, покорная,

Кляня и плача, к нему придет.

Ты входишь пьяная, полувеселая,

Маня рукой его, к себе прижмешь.

Лишь только лампочки с рассветом тусклые,

А ты усталая домой бредешь.

Ты ходишь пьяная, такая странная,

По темным улицам совсем одна.

Тебе мерещится вся жизнь пропащая

И штора синяя его окна.

НЕЗАБУДКА

Не в саду растут цветы

Самые красивые.