Фернандо Пессоа - Элегия тени

Когда же перестану
Быть сам своей тюрьмой —
Уйду себе порану
Дорожкою прямой?

Когда же, словно цепи,
Себя я надорву?
Когда же – не во склепе?
Когда же – наяву?

Узилище разрушу —
И за изломом дня
Такую встречу душу,
Как та, что у меня?

Когда же – и когда же?
Ну а пока мы врозь,
Я буду жить на страже
Всего, что не сбылось.

Я никому не дам отчета
И не сочту своей виной,
Что видели во мне кого-то
Не совпадавшего со мной.

Из нас в любом – толпа народа.
Себя я грезой создаю,
А прочим – полная свобода
Ошибку пестовать свою.

Друг друга ни одно не метче —
Ни отверженье, ни сродство.
Кто сам с собой не хочет встречи,
Не хочет встретить никого.

Ветряного перегуда
Бесконечнее тоска.
Я никто и ниоткуда,
Из глухого далека.

И как ветру в мощных кронах
Отзываются листы,
Дрожью знаний потаенных
Глуби сердца проняты.

Лишь бы ветряному шуму
Откликался гулкий лес:
Лишь бы спугивали думу,
Лишь бы вовсе я исчез.

Продлись, мой сон! Я знаю, что рассвет,
Но я так долго маялся без дремы,
Что мне нужней, чего на свете нет, —
Безбытья прихотливые изломы.

И наяву, о греза, не оставь,
Но будь со мной – и будь все та же,
И украшай пролгавшуюся явь
Всей непреложностью миражей.

Себя утрачу, если обрету;
И, наклонясь над парапетом,
Ищу я в бездне только слепоту
Ко всем закатам и рассветам.

К отъезду – скверная примета!
Не празднуй злых примет.
Ведь все равно ни здесь, ни где-то —
Тебе отрады нет.

Тебе лишь греза будет близкой,
Вживешься в собственную мглу;
Ты будешь скомканной запиской,
Брезгливо брошенной в углу.

Ремней надето-понадето
На эту жиденькую кладь…
И не разлука, а примета
Тебя останется терзать!

Я не хочу ни истины, ни слова.
Их обретя, не сделаться собой:
В них лишь останок бытия живого,
Да сердца боязливый перебой.

Я не хочу. Так вдумывался в суть я,
Что разгубил и замысел, и суть.
Воды и неба жалкие лоскутья
Мне помогают ужас обмануть.

Я лишний. Я ненадобная спайка
Меж бытием и высшим бытием…
И словно бы незрячий попрошайка,
Я колочусь в давно безлюдный дом…

Кто отнял дар первоначальной боли —
И только жизнь оставил мне взамен:
Рассыпал душу грудою уголий,
И вместо песни дал один рефрен?

И кто, меня мечтанью подневоля,
И цвет, и завязь обращает в тлен?
Моя Судьба ли? Попросту никто ли?
Но кто-то, кто навеки сокровен…

Кто дал мне цель, с которой не полажу?
Кто высучил неведомые нити?
Кто наказал распутать эту пряжу?

Дремотного лишая забытья,
Кто подарил сто тысяч пустожитий,
«Где расцветает брошенность моя»?

И не трудясь, и не ища занятий,
Все грезы перевидев на веку,
То забываюсь, то очнусь некстати —
И только множу прежнюю тоску.

И юности подобна перезрелой
Надежда на иные времена:
Она жива, но что ты с ней ни сделай,
Как юность перезрелая, тошна.

Все бездоходны, все они похожи —
Мой каждый час, неделя или год:
Как здоровяк, разлегшийся на ложе,
Улиткою ползущий скороход.

Я чувствую, как, оторопью взята,
В меня глядится собственная суть,
Но сам я замер, и лучи заката
Мне только скуку проливают в грудь.

Пустая жизнь, спрягающая слоги!
Без мысли звук, без моря – корабли;
Без путника – далекие дороги —
Чтоб только грезы цельность обрели!

Твои стихи, блаженство напоказ,
Тебе слагать, печальному, легко ли?
Я тоже был в эпикурейской школе
И доброй волей ум терял не раз.

Я совершенства жаждал: всякий час
Пускался я на поиски – доколе
Не понял, что любая цель в расколе
С безмерностью, что нам открыта в нас.

С того и плачем, что узнать влекомы
Границу своего же идеала.
Есть берег морю, небу – окоемы,

А нет предела только у тоски
О чем-то без предела и начала,
В которой мы безмерно велики.

Недостижима и не понята
Она, не существующая въяве.
Еще грустнее и еще слащавей,
Когда земная манит красота.

И потому пускай в ее составе
Найдутся только общие места,
Дабы любой поверивший спроста
Узнал, что прикасается к отраве.

Лишь тот, кто чашу выпил понемногу
Или глотком – а лишь бы без остатка, —
Хотя и поздно, узнает дорогу.

Он чувствует, как тяжесть налегла
И как смотреться пагубно и гадко
В прозрачность бесполезного стекла.

Безумье или глупость: только так
Хоть каплю блага выманить у рока.
Не думать, не любить, не чаять срока
И не разуверяться что ни шаг.

Любую вещь, открытую для ока,
Приветствует за доброе дурак;
Свой миру соприродный полумрак
Юродец принимает без упрека.

Два зла на свете: правда и порыв.
Узнать их зло на свете путь единый —
И ту, и этот взглядом охватив:

Она ужасна, в нем же – пустота:
Не меньший ужас. Будто две долины
С боков неодолимого хребта.

Глубокий вздох, умчи меня в края,
Где ни чужбины, ни родного дома
И все, что есть, вовеки не влекомо
К потусторонней форме бытия;

Где чувствований мутная струя
Сподобится и формы, и объема
И где владыкой утвердится дрема,
Душевной жизни искру притая.

Умчи меня… Но что чужие сферы
И что края, незримые доселе,
Когда не приступ запоздалой веры,

Еще мечта, еще один порыв,
Как все мечты, летящий мимо цели,
Еще сильнее сердце искрушив?

И ум, и веру отодвинув прочь,
Воздержимся от скорби, от укора
И поцелуев – ибо очень скоро
Надвинется отсроченная ночь.