Тарас Шевченко - Кобзарь: Стихотворения и поэмы

На кургане возле рощи,
Где вольная воля,
Будто борются друг с другом
Две раины в поле.
Ветра нет, но гнутся обе,
Будто ветер дует.
Это сестры-чародейки
Меж собой враждуют.

Они обе полюбили
Одного Ивана.
Как водится, были обе
Казаку желанны.
То одну он звал любимой,
То другую милой…
Но однажды над рощею
Солнце заходило, —
И сошлись в овраге трое.
«Это не годится!
Издеваешься над нами!..»
Пошли чаровницы,
Чтобы отравить Ивана,
За злою травою.
Нашли траву, варить стали
Зелье колдовское.
Заплакали, зарыдали,
Да дело такое:
Надо варить! Наварили;
Хлопца отравили,
На кургане возле рощи
В поле схоронили.
И довольны? Нет, не больно:
Все они ходили
На курган тот утром рано
Плакать над Иваном.
Да и сами отравились
Проклятым дурманом.
А всевышний для примера,
Карая их злобу,
Превратил сестер в деревья;
И дерева оба
В чистом поле, на кургане,
Над Иваном этим
И без ветра склоняются,
И клонит их ветер.

Мне б сапожки, я бы тоже
Танцевала, да сапожек
У бедняжки нет.
Музыканты играют,
Только горя прибавляют,
И не мил мне свет!
Ой, пойду босая в поле,
Поищу иную долю.
Долюшка моя,
Ты не будь ко мне суровой!
Родилась я чернобровой,
Бесталанная!
Девушки-дивчата наши —
Все в сапожках красных пляшут,
Я одна брожу.
Без богатства, без любви я
Брови черные, густые
Внаймах изношу!

И богата я,
И красива я,
Нет лишь друга дорогого, —
Знать, несчастна я.
Тяжко мне на свете жить
И никого не любить,
Аксамитные жупаны
Одинокой носить!
Вот слюбилась бы я,
Обвенчалась бы я
С чернобровым сиротою —
Да неволя моя!
Мать, отец все не спят,
Все на страже стоят
И одну гулять на воле
Не пускают в сад!
А как пустят, так с ним,
С нелюбимым, седым,
С ненавистным богатеем,
С моим ворогом злым!

Повстречалась я,
Обвенчалась я
С бесталанным сиротою, —
Вот и доля моя!

Люди взяли — навряд
Он вернется назад:
Люди лоб ему забрили, —
Рад не рад, а солдат!

И солдаткою я,
Одинокою я
Доживаю в чужой хате, —
Вот и доля моя!

Мать моя была богата,
Родила меня в палатах,
Нежила меня.

В бархате, в шелках, алмазах,
Тайно от чужого глаза
Подрастала я.

Час пришел. И я на диво
Стала до того красива,
Краше не сыскать!

Но ведь вот беда какая:
Полюбила бедняка я,
И вмешалась мать.

И теперь, хотя богато,
Да одна живу в палатах
На пуху не сплю.

Как трава я полевая,
Никну, никну, увядаю,
Жизнь едва терплю.

На свет божий не гляжу я,
Никого уже не жду я…
А старуха мать —

Уж пускай она потерпит, —
Я ее до самой смерти
Буду проклинать.

Муженька я дорогого
В дорогу послала,
А сама тропу от дома
К шинку протоптала,
За пшеном к куме ходила,
Чтобы успокоить
В хате с печкой ледяною
Деточек едою.
Накормила малых,
Спать им приказала
И пошла к дьячку потом,
Чтоб разжиться пятаком,
Да заночевала.
А из Крыма муженек
Еле ноги приволок;
Волы надорвались,
Телеги сломались,
С кнутиками чумаченьки
Домой возвращались.
Как вошел муж в хату —
И невзвидел света:
Дети ползают за печкой.
Несыты, раздеты.
Говорит он: «Где же, дети,
Ваша мать родная?»
Отвечают ему дети:
«Мать в шинке гуляет».

Ой, наточу товарища —
Да за голенище,
Да пойду искать я правды
И доли почище.
Ой, пойду я не лугами
И не берегами,
Не привычными путями,
Другими путями!
Поговорю с кабатчиком,
Да с богатым паном,
Да со шляхтичем поганым
В жупане поганом,
Да с монахом, коль случится,
Пускай не гуляет,
Жития святых читает,
Людей поучает,
Чтоб друг друга не резали
И не обирали,
Сына вдовьего в солдаты
Чтоб не отдавали.

На улице снег и ветер,
Метель завывает.
По улице вдоль забора
Вдова ковыляет.
И пошла она на паперть,
И просить пошла-то
У тех самых, у богатых,
Что сына в солдаты
Позапрошлый год забрили.
Думалось иное:
Хоть в старости у невестки
Пожить на покое.
Не пришлось. Вот вымолила
Копейку с поклоном…
Да за сына поставила
Свечку пред иконой.

Присяду я на крылечке,
На улицу гляну,
Вижу, как там недалече
Дивчата без Ганны,
Без моей без Ганнусеньки,
В «хрещика» играют {280} .
И что-то им невесело
И что петь — не знают,
Голубоньки. А моей-то
Нет голубки-птицы.
У свекрови все воркует,
Ждет меня, томится.

Куковала кукушечка
В зеленом лесочке,
Заплакала дивчинонька —
Нет у ней дружочка.
А девичьи молодые
Годы пропадают,
Как цветочки по теченью,
От нас уплывают,
Были б мать-отец родные
Да были б богаты,
Было б с кем и погулять мне,
Было б кому сватать.
А то нет, и одинокой
Так вот я и сгину —
Горемыкой-сиротиной
Где-нибудь под тыном

{281}
«Ой, не пьется горилочка,
Не пьются мед ы,
Как бы шинкарям проклятым
Не нажить беды!
Ой, не пьется нынче пиво,
А я буду пить.
Не будете, вражьи паны,
На Украйне жить.
Соберемся в воскресенье,
На Фастов нагрянем:
Шляхту в белые рубахи
Одевать мы станем,
Не в белые, а в красные…
Гулять не устанем.
Своего отца родного,
Старого помянем,
Полковника фастовского {282}
Славного Семена.
Пойдем, хлопцы! Вам со мною
Не будет урона».

У Перепяти {283} поспали,
До света вставали
И в Фастове утром рано
Казаки гуляли.
«Приди к нам из Межигорья,
Палий, поскорее,
Погляди-ка ты на Швачку,
На его затеи!»
В Фастове затеял дело,—
Есть такие вести,—
Пало шинкарей и шляхты
Не сто и не двести,
А тысячи. И площади
Багровыми стали.
И все шинки, все костелы,
Как свечи, пылали.
В самом замке небольшую
Церковку святую
Не сожгли.
В той церкви Швачка
Поет аллилуйю .
Хвалит господа веселый,
А Швачке седлают
Коня его вороного —
Погулять желает
Он в Быхове прославленном
Да с Левченко вкупе
Топтать трупы шинкарские,
Шляхетские трупы.