Уильям Вордсворт - Волшебный дом

Но Бетти знает лишь одно:
В беде соседка, Сьюзен Гей;
Она стара, она больна,
Совсем одна живет она,
И очень худо нынче ей.

А рядом ни души живой,
Ни дома на версту вокруг.
Кто вразумит их в эту ночь,
Как старой Сьюзен им помочь,
Чем облегчить ее недуг?

Они одни, темно кругом,
И мужа Бетти дома нет:
Он дровосек; в соседний дол
Вчера он лес валить ушел.
Что делать им? Кто даст ответ?

И Бетти пони своего
Тогда выводит со двора.
Конек тот всюду и везде —
Что на кормежке, что в узде —
Являл отменно смирный нрав.

Оседлан добрый пони вмиг,
И – случай видан ли такой? —
В дорогу Бетти снаряжен
Бедняжка слабоумный Джон,
Ее сыночек дорогой.

Вниз по долине, через мост
Пускай он в город мчит скорей.
У церкви доктор там живет,
Пускай его он позовет,
А то помрет ведь Сьюзен Гей.

Не нужно Джонни ни хлыста,
Ни острых шпор, ни света дня.
Лишь веткой остролиста он
Размахивает, возбужден,
Над холкой своего коня.

Полна тревог, полна забот,
Внушала долго сыну мать,
Какой держать он должен путь,
Где вправо, влево где свернуть,
Как мест опасных избегать.

А самой главной из забот
Была: «Сынок, потом домой!
Нигде не жди, нигде не стой,
Позвал врача – и враз домой.
Ты понял, Джон, разумник мой?»

И Джонни радостно в ответ
Мычит, кивает, в путь готов,
Уздечку дергает, спеша.
И материнская душа
Ответ тот поняла без слов.

Хоть Бетти впору их вернуть,
Она сдержала свой порыв,
Лошадке легкий дав шлепок.
И вот уж тронулся конек,
И Бетти вслед глядит, застыв.

Но только тронулся конек, —
Бедняжка слабоумный Джон! —
От счастья сам он стал не свой,
Не шевельнет рукой-ногой,
Уздечку еле держит он.

В руке поникшей остролист
Застыл недвижен; в вышине
Над лесом мартовским луна
Не так тиха, не так нема,
Как этот мальчик на коне.

Все ликовало, пело в нем.
Так с полверсты проехал он,
Забыв и повод под рукой,
И что наездник он лихой, —
Он счастлив, счастлив, счастлив Джон!

А мать стояла у ворот,
Собой горда, сынком горда,
И все ему смотрела вслед:
Уж так спокоен он в седле,
Так выправка его тверда!

Его молчанье – добрый знак:
Доедет, Бог его хранит.
Вот он свернул направо в лес,
Совсем из вида уж исчез,
А Бетти все вослед глядит.

Вон песню замурчал свою,
В тиши ночной она слышна —
Журчит, как мельничный ручей.
И конь под ним овцы смирней —
И ночь уж Бетти не страшна.

Теперь – утешить Сьюзен Гей:
В пути гонец их удалой.
Кричат сычи, кричат в ночи,
А Джонни «тру-тру-тру» мурчит —
Беспечный всадник под луной.

И пони с Джонни заодно:
Добрей конька в округе нет.
Что б ни пришлось ему снести,
Он будет так же добр и тих,
Хоть проживи он тыщу лет.

Но он и мыслит! А уж тут
Шаг замедляется вдвойне.
Он Джонни знает; но сейчас
Он с толку сбит; на этот раз
Все так там странно, на спине!

Так движутся они сквозь лес,
По лунным тропам в лунный дол.
У церкви доктор там живет,
Его-то Джон и позовет,
Чтоб к хворой Сьюзен он пришел.

А Бетти, сидя при больной,
О Джонни все заводит речь:
Что уж вот-вот вернется он,
И как он храбр, и как умен, —
Чтоб Сьюзен хоть чуть-чуть отвлечь.

И Бетти, сидя при больной,
За ней заботливо следит:
То хлеб, то ковш придвинет к ней —
Как будто лишь о Сьюзен Гей
Сейчас душа у ней болит.

Но глянем глубже ей в глаза:
От нас, бедняжке, ей не скрыть,
Что счастьем, гордостью она
В минуту эту так полна,
Что всем готова их дарить.

И все же отчего порой
Она глядит в окно тайком?
То речь ведет – то смолкнет вдруг,
Как будто ловит каждый звук
В лесу безмолвном за окном.

Все громче стонет Сьюзен Гей.
А Бетти ей: «Сейчас, сейчас.
Луна ясна, они в пути,
Они вот-вот должны прийти.
Уж на дворе десятый час».

Но стонет, стонет Сьюзен Гей.
Вон и одиннадцать уж бьет.
А Бетти все свое твердит:
«Луна ясна, они в пути,
Они появятся вот-вот».

Приблизился полночный час.
Луна по-прежнему ясна,
Льет на округу ровный свет.
А доктора все нет и нет,
И бедной Сьюзен не до сна.

А Бетти? Час назад она
Бранилась в шутку: «Вот лентяй!
Замешкался в пути, видать.
Теперь ему несдобровать —
Получит знатный нагоняй!»

Но час прошел, а Джонни нет;
Теперь уж не до шуток ей.
Его все нет. Что с ним стряслось?
Он ждет там доктора небось.
Забот так много у врачей.

Все громче стонет Сьюзен Гей.
Что делать Бетти? Как ей быть?
Бежать ли в лес сынка искать —
Иль при больной сидеть и ждать?
Кто ей подскажет, как ей быть?

Уж время за полночь давно,
А доктор к Сьюзен не спешит.
Плывет над лесом лунный свет,
А Джонни нет, и пони нет,
А Бетти все с больной сидит.

Да и больной не по себе —
Не перечесть тут страхов всех.
Вдруг утонул, пропал в пути,
Вдруг и следов уж не найти?
Какой на душу ляжет грех!

И лишь она сказала вслух —
Шепнула: «Упаси господь!» —
Как Бетти, словно враз решась,
Рывком со стула поднялась,
Себя не в силах побороть.

«Ах, Сьюзен, я пойду за ним!
Пойду! уж ты не обессудь!
Ведь он еще дитя, наш Джон,
Да и головкой не силен.
Теперь блуждает где-нибудь.

Пойду! Я мигом обернусь!
Но коль совсем тебе невмочь,
То я останусь, так и быть.
Что дать тебе, чем пособить?
О боже правый! Ну и ночь!» —

«Иди, голубушка, иди!
Я потерплю, достанет сил».
И Бетти птицей за порог,
С молитвой Богу, чтоб помог,
Чтоб Сьюзен Гей он охранил.

И вот спешит она сквозь лес,
По лунным тропам в лунный дол…
Но о пути о том рассказ
Не сократить ли мне сейчас?
Лишь скуку б он на всех навел.

Все, все, что ловит жадный взор:
И строй стволов, и вязь ветвей,
И донный мрак, и лунный блик, —
Все ей являет Джонни лик,
Повсюду Джонни мнится ей.

Вот шаткий мост через ручей —
И новой мукой мысль полна:
Он слез с коня, вступил в затон —
Достать луну тянулся он, —
А в этом месте глубь без дна.

Вот на холме она; застыв,
Глазами обегает дол.
Но среди рощ, средь ивняка —
Ни Джонни, ни его конька,
Весь лунный дол и пуст и гол.

«Отцы святые! Может, он,
Увлекшись чем, залез в дупло,
Задохся там? Забрел, блажной,
К цыганам, и его с собой
Бродяжье племя увело?