Кирилл Ковальджи - Звенья и зёрна

Перетасуй провидческие звуки:
Русалки промелькнут на дне разлуки
И ласку ловко превратят в скалу…

Но не спеши волхву воздать хвалу.
Все это блажь. И шутовские муки.
Клочки стихотворенья на полу.

Умножайте прекрасное!
Мы не праздные бражники,
мы, заслуженно празднуя,
перемножить стараемся праздники.

Умножайте прекрасное!
Размножайте пластинки Бетховена,
в массы — массу искусств
от Некрасова
до Пика́ссо
(для самых подкованных).

Умножайте прекрасное!
Только вот не до степени вредности,
и Джокондами не забрасывайте,
потому что прекрасное — в редкости!

Потому что прекрасное прячется,
если слишком оно увеличится,
потому что строптивое качество
переходит обратно
в количество!

— Кто масштабы сумел перепутать,
сделал, чтоб, неприметен и сер,
лилипутом среди лилипутов
заколдованный жил Гулливер?

— Но величие чуждо гордыни!
Сам Господь нам пример показал
и в несчастное общество
сына,
Бога среднего роста послал!

— Прекрасное, как крест на храме, —
не для того, чтобы руками
хватать, а чтобы в высоте
рассвет на золоте лучами
играл…
— Зачем же в простоте
сидит ворона на кресте?

Осторожнее — ритм не нарушь
и с природою слова не балуй:
в хороводе блуждающих душ
есть свой строй, или лад. И пожалуй,
надо просто прислушаться и
подчиниться тому, что нисходит,
и дарует напевы свои,
и свеченье из мрака выводит.

— Как поэт интеллигентный,
соучастник бытия,
между фактом и легендой
разрываюсь я —
между правдой и искусством,
между разумом и чувством,
между силою и кривдой,
между Сциллой и Харибдой…

— По границе, по кромке, по краю
я иду и на флейте играю,

по канату, по бревнышку — справа
пресмыкается фактов орава,
зваться правдой имеющих право;

по карнизу, по лезвию — слева
ложь, воздушных палат королева,
как сирена с отравой напева;

или справа — неправды посевы,
или слева — целебные травы,
или молнии рока и гнева
между скал государства и права;

но к груди прижимаю надежду,
что ни вправо, ни влево, а между
проскочу я, невидим, неслышим,
между бывшим и ненаступившим,
как взлетает над ложем Прокруста,
между фактом и ложью —
искусство.

Вы умны, говоруны,
Ненормально опытны,
Бесподобные вруны,
Демагоги-роботы,
Вы от имени страны
Пламенны и пафосны…

Боже мой, говоруны,
До чего ж вы пакостны!

Если вас одолеет хандра,
наберите друзей номера,
только будьте, прошу, деликатны
и друзьям не звоните с утра.

Может статься, легли они в два,
с недосыпу болит голова…

На работу в течение дня
не звоните — у них беготня.

Не звоните друзьям вечерком —
все вернулись усталые в дом,
дайте им посмотреть телевизор,
повидаться с семьей перед сном.

Гарантирован отклик друзей,
но учтите здоровье детей,
отношенья начальства и жен…

Друг — не друг, если он раздражен.

Я стесняюсь наряженных женщин,
как заморских диковинных птиц,
не могу среди мимо прошедших
отличить блудниц от цариц.

От нарядов, мундиров и званий
я всегда в удивленной тоске,
быть могу, извиняюсь, как в бане,
лишь с нагими — на равной ноге.

Пусть от форм и от формы шалею,
постарею — не стану мудрей,
но все чаще красавиц жалею,
как прекрасных и редких зверей…

С первобытным человеком разговаривать не о чем —
закавыка из закавык.
Но если первобытный человек — девочка,
то найдется общий язык.

Где отсталость и одичалость?
От Брижит Бардо она не отличалась,
потому что молчала, потому что купалась
и улыбалась.

Вся история зря на эпохи размечена.
Мне поведал девственный лес:
совершенной была и останется — женщина,
остальное — регресс.

Примелькались мне встречные лица.
Пусть я тысячу раз не прав,
моя милиция,
позволь тебя потянуть за рукав
и признаться,
что небо над городом пасмурно
и что весна не близко,
и такое чувство,
будто ходишь без паспорта
или с паспортом без прописки.
Погоди, не дуди в свою дудочку,
лучше ты намекни слегка,
где найти мне веселую дурочку,
чтобы с ней повалять дурака.

День за днем, день за днем, день за днем
Атакую я сотни щетин,
Этой бритвой моей, как лучом,
Высветляю я щеки мужчин.

Так работаю годы подряд,
Но не будет конца никогда,
Ведь, пока парикмахеры спят,
У клиентов растет борода…

Пародия, ирония! Спасите!
Я от своей серьезности загнусь.
Я проиграл:
я мыслил, существуя,
проверил факты, факторы учел…
О истина! Ты хоть кого угробишь!

Вот тополь перед домом.
Я сказал:
— К чему цветешь? Тебя спилить решили!.. —
Он содрогнулся, понял и увял.
Увидел я пантеру в зоопарке,
она пружинно облетала прутья,
в бессчетный раз
искала лаз, который
не мог там быть. Я ей глаза открыл
на истину…
Она слегла и сдохла.

Друзьям, знакомым, встречным-поперечным
стараюсь лишнего не говорить,
но от себя не скрыться мне — я мыслю
и этим наношу себе ущерб…

Купил себе красок масляных
и холст… И в чаду ночей
забыл, что на каждого мастера
приходится сто портачей.

Поэзию, чтоб ахнула толпа,
подчеркиваешь позой и эстрадой,
как веки синькой, как уста помадой,
как ноги — мини-юбкой до пупа.

Он всю ночь корпел угрюмо,
кулаками тер виски,
думал, думал и придумал
две зачеркнутых строки.