Александр Кердан - Избранное

И ничего переменить нельзя,
Покуда жизнь и смерть играют в фанты,
И курят, опустив глаза, друзья,
Которые обычно секунданты…

В огороде – бузина,
В Киеве – дядька…
Родственников – до хрена,
А кого позвать-то?

Только тяжкий ссыльный крест
Да корней смешенье…
Да портрет семейный есть —
Внукам утешенье.

Дуют ветры по стране
И по заграницам.
И плечом своим к родне
Мне не прислониться.

Разбросало семена —
Умудрись собрать-ка!
В огороде – бузина,
В Киеве – дядька…

Память обо всех храня,
Мы почти чужие…
Всей родни-то у меня —
Мама да Россия.

Пускай не судим, не опален
И многого не пережил,
Я видел, как дедушка Сталин
С экрана мне пальцем грозил.

И долю примерив страдальца,
Как будто в чудовищном сне,
Я высосал правду из пальца,
Грозившего целой стране…

Памятник красному командиру,
Бравшему город, погибшему здесь.
Бронзовый отблеск на сером мундире,
В бронзовом взгляде отвага и честь.
Шел командир через битвы и грозы.
Город отбил и стоит теперь в нем…
Если бы не был отлит он из бронзы,
Был бы расстрелян в тридцать седьмом.

От бруствера рукою оттолкнулся —
И тут был остановлен пулей злой.
Еще команде вслед солдат качнулся —
И рухнул навзничь в свой окоп сырой.
А цепь сомкнулась.
Цепь вперед катилась
Полк шел на штурм, хрипя свое:
«У-ра-а!»
Под пулями к окопу торопилась
Ненужная солдату медсестра.
Он остывал уже.
Все глуше, глуше
Шум боя долетал издалека…
Припал к земле солдат – так,
словно слушал,
Как сам идет на штурм в цепи полка.

Победный день оркестров гром венчал…
Мальчишкою, в истоптанных сандалях,
Я по отцовским фронтовым медалям
Устройство всей Европы изучал.

Чтоб лет, так скажем, через пятьдесят
Оставить в назидание потомкам
Империи распавшейся осколки,
Что на чужих медалях заблестят…

Живым – живое. Павшим – третий тост
И память, за которую не стыдно…
На обелисках светит столько звезд,
Что в русском небе звезд почти не видно.

Война вокруг весь век кружит
Меня как жертву сторожит…
И, не стреляя, не воюя,
Сполна войне за все плачу я.

Он привез с той войны
Шрам от пули из бура,
Орден дальней страны,
Пару грамот ГлавПУРа.
Малярию, невроз,
По названию – память…
Впрочем, все обошлось,
И сегодня он с нами.

Но в бессонную ночь
Все ж, на грани ухода…
И не могут помочь
Доктора и погода.
Мать и слезы жены…
Видно, нет у солдата
Права – с давней войны
Возвратиться когда-то.

Почему я об этом пишу,
Если память не ведает муки
Снов, пришедших в грозу
Канонадой минувшей войны,
И рука автомат в изголовье
Не ищет при звуке
Полуночных шагов, раздирающих
Бинт тишины?

Почему я об этом пишу,
Сохраненный армейской судьбою?
Все мои рапорта разорвал
Поседевший начпо.
Обозвал пацаном, а потом,
Будто споря с собою,
По-мужски, троекратно,
Еще обложил ни за что…

Я пытался о долге ему,
И о помощи братской —
Все, что мог я тогда
Прочитать и понять из газет…
Мол, какой я солдат,
Если жизни не видел
Солдатской,
И под пулями не был?
Но вот что услышал в ответ:

– Ты расти сыновей, капитан!
А сраженья на век твой
Найдутся.
Старший мой там погиб,
А вот также просился туда…

Почему я об этом пишу?
Потому что не в силах
Вернуться
С той войны, на которой
Не буду убит никогда.

В новогоднюю ночь,
утопая в грязи по колено,
По ущелью старлей
брел со взводом,
судьбу проклиная.
Вспоминал, как в землянке тепло,
как в печурке поленья,
Полыхают, о доме далеком
напоминая.

Как стоит в уголке саксаул,
именуемый елкой,
И наполнены кружки друзей
обжигающим чаем…
Как поют под гитару
хорошие песни о долге,
И России, которую здесь защищают…

Вел свой взвод по ущелью старлей,
перемазанный в глине,
Спотыкаясь, скользя, чертыхаясь
мечтая о том,
Чтоб никто из ребят не наткнулся
случайно на мину
И в году наступившем – живым возвратился
в свой дом.

А когда диск Луны показался
над горною кручей,
И залег на вершине,
изготовившись к бою, отряд,
Далеко под Москвой мать старлея,
бессонницей мучаясь,
К елке – внуку —
«от папы»
положила тайком шоколад.

Пошел в атаку батальон,
Поднятый красною ракетой,
Чтобы отбить у «духов» склон:
Там – пять ребят, на склоне этом.

Мы знали, что друзьям не встать
Уже вовеки с желтой глины.
Но их тела врагу отдать
На растерзанье не могли мы.

Как права их могли лишить
С землей своей родною слиться?
Землею стать и вечно быть —
России горькою частицей.

Мы вместе поступали в академию:
Я и Валерка – однокашник мой.
Я поступил – по жуткому везению,
Он возвращаться должен был домой.
Обидно! Зарубила медкомиссия.
Хронический бронхит нашли врачи.
Валерка спорил:
– Это же немыслимо!
Что за болезнь? Не знаю. Не лечил…
Вот если б оторвало руку, ногу —
Тогда согласен, я не строевой! —
Не убедил…
– Присядем на дорогу, —
Сказал мне друг, поникнув головой.
Я утешал, хотел помочь словами:
– Приедешь через годик – повезет…
Когда он год назад служил в Баграме,
Бронхит его никто не брал в расчет.