Александр Кердан - Избранное

Панове, какие здесь пани!
Пусть нет ни гроша в кармане,
Но так виртуозен бриз,
Что солнце поймал и тянет
За лучик куда-то вниз.

И кажется: все возможно,
Покуда так осторожно
Стирает следы прибой,
И ты ощущаешь кожей
Блуждающий взгляд любой.

И трудно собой остаться,
Поскольку так манит, братцы,
Глаза устремить вослед
Любой из прохожих граций
Одних с твоей дочкой лет.

Тоскую по тебе…
Что за тоска такая,
Которая светла, а не темна?
За окнами – береза золотая:
Похожа на тебя чуть-чуть она.

А дальше – не стихи уже, а проза:
Не быть березе снова золотой,
Пока она не выстоит в морозы
И не поплачет раннею весной.

Покуда птицы не вернутся утром,
Птенцами не проклюнутся листки…
И тосковать причины нет, как будто,
И никуда не деться от тоски.

В промежутках – просто жутко,
А на станциях – светло.
Вот такую с нами шутку
Может разыграть метро.

От проспекта Космонавтов
До Плотинки – только миг.
Может выйти аж два акта
В нашей пьесе на двоих.

Мы полюбим и разлюбим,
Будто нас в помине нет.
Потому, что – просто люди.
Просто – жуть. И просто – свет.

А водка пахнет снегом в январе,
А снег – арбузом спелым, словно август…
Вот выпью стопку и себе понравлюсь —
Застрявший в продубевшей конуре
Многоэтажной,
вздыбленной ремонтом,
Что, как бандит, ворвался в наш подъезд…
А лютый холод, что стоит окрест,
Непримирим и злобен, будто контра,
Которой, впрочем, не осталось здесь.
Но водка есть, и есть стакан – граненый,
Как этот мир. Я также огранен
Судьбой, квартирою и январем,
Пропахшим всем, что и в душе, и в нем,
Растормошил ремонтом
змий зеленый…

Он боялся шпаны и девчонок,
Хоть девчонки совсем не шпана,
И учила быть храбрым – с пеленок —
Нас советская наша страна.

Он боялся, пока не побили
Уркаганы в саду городском.
И девчонки потом полюбили —
Не боялся девчонок потом.

Привыкая к фингалам и шишкам,
Как советовал соцреализм,
Узнавал он совсем не по книжкам
Эту, в общем, хорошую жизнь.

И лепил биографию споро,
Чтобы после предстала судьбой,
Не пугаясь ни стычек, ни споров,
Ни с врагами, ни даже с собой.

Он храбрился, но понял однажды,
Что, по-прежнему так же страшны
Хулиганы, и с женщиной каждой
Вновь к нему возвращаются сны

Той поры, где, как малый ребенок,
Опасался не всяких невзгод,
А того, что не хватит силенок
Защитить тех, кто рядом идет.

В ножевой, в штыковой, в рукопашной
До скончанья отпущенных дней
Умереть в одночасье не страшно —
Подвести тех, кто верит, страшней.

В юности я прыгал в высоту,
Пусть в перворазрядники не вышел,
Но во мне заметили черту —
Планку поднимать все выше, выше.

Ведь судьбой попытка всем дана
Встать на старт, а дальше, как награда, —
Небо в звездах – высота без дна:
Страх берет, а разбегаться надо!

В общем-то, о том и речь веду,
Что всегда резервы есть для роста.
А когда-то прыгал в высоту
Без таких вот обобщений, просто…

Я поумнею в час, когда умру…
И на прощальном, так сказать, пиру
Признают все мой ум, мои заслуги:
Друзья, враги, знакомые, подруги…
И возрыдают о такой утрате,
О, так сказать, поэте и солдате,
Прозаике, ученом, так сказать…
А дух мой будет рядышком витать
(Причины нет, чтоб это не случилось),
И сверху будет все ему видать,
И станет он, прозрев, светло молчать
О том, что, так сказать, ему открылось…

Филолог, не терзай меня укором —
Слова пришли по вызову души,
Как лекари к больному,
Чтоб уколом
Спасти – мол, воскресай,
Живи, пиши!

И ты, бессонный критик,
Не злорадствуй:
Что где-то я ошибся невзначай —
Слова пришли,
Как утреннее «здравствуй»,
Как горькое закатное «прощай».

Прости и ты, взыскательный читатель,
За мой солдатский,
Не изящный слог.
По совести я,
Кстати иль некстати,
Могу заверить: сделал все, что смог,

Чтоб неспроста любилось и мечталось
И называлось жизнью и судьбой.
Слов не искал,
Но все, что записалось,
Оставлю вам —
Не унесу с собой…

Живу не скучно и не весело —
Слагаю строчки на бегу,
Чтоб в этих строчках перевесило
То, что прожить я не смогу.

Чтоб я сумел принять стоически
На финише земного дня,
Что книг моих герой лирический,
Все ж интереснее меня.

Что жизнь – индейка, судьба – копейка,
В купе я осознал в один момент:
Напротив – женщина читает Цвейга…
Неужто я ему не конкурент?

Согрей меня, а я тебя согрею
Улыбкою иль словом – все равно…
В воде монетка медная тускнеет,
Рыбешкою скользнувшая на дно.

Увидимся ли вновь?
Монетка эта
Сулит надежду праздному уму…
Пока мы вместе, ни к чему приметы,
Расстанемся – и вовсе ни к чему.

Ну, а сейчас, к воде склоняя лица,
Поверим рассужденьям вопреки,
Что для чего-то робкий свет струится
Со дна реки.