Мария Французская - 12 повестей Марии Французской

Девчушка красива, как Ева,
Как Евина лучшая дочь.
Но тут умерла королева,
И город окутала ночь…

Король никого не допустит
К бесценной дочурке своей.
Король ни за что не отпустит
Ее к сыновьям королей.

Так что же? Тогда приговора
Никто не отменит уже?
Не думаю. Видимо, скоро
Душа устремится к душе.

Раз девушка хочет на волю —
Когда-то придется отцу,
Пройдя по широкому полю,
В густом оказаться лесу.

Он дочке своей, олененку,
Не будет стоять на пути.
И тихо-претихо в сторонку
Придется отцу отойти.

Но раньше, чем ветер бы дунул
На пух моих легких стихов,
Король испытанье задумал
Для юношей, для женихов.

Все, может быть, в том состояло,
О чем я молчу до поры.
Сие государство стояло
На склоне высокой горы.

Народ этот даже гордился
Недоброй ее высотой.
И редкий герой находился —
Дойти до вершины пустой.

Пусть каждый жених, что приходит
С румянцем на пухлых щеках,
К той самой вершине восходит
С принцессой моей на руках.

Кого же гора не замучит,
Кто сможет ее превозмочь —
Тот парень невесту получит,
Мою несравненную дочь.

И юноши, мальчики, дети
По зову собрались окрест.
Но все же ни те и ни эти
Себе не добыли невест.

Не так-то легко это было —
С девчонкою через плечо.
А может, она не любила,
Пока не любила еще.

Принцесса тиха и бледна,
А все же одна и одна.
А нету, увы, женихов —
Не будет тебе и стихов!

Но вот ведь остался в этом краю
Юный граф, молодой господин,
Который желал бы удачу свою
Попытать один на один.

Бывало, на празднике он напевал
Два-три игривых стиха…
Довольно успешно себя выдавал
За бравого жениха.

Ну, вот и случилось такое, чему не помочь.
Конечно, влюбилась в него
без оглядки затворница-дочь.
Конечно, призналась она в лихорадке ему.
И что оставалось, как не полюбить самому?

Вот чаще, чем надо,
их люди встречают вдвоем.
Все чаще и чаще – вдвоем
в королевстве своем.

Все можно исправить:
бежать и судьбу превозмочь.
…Не хочет оставить отца
его верная нежная дочь.

Послушай, друг милый! —
девица сказала ему.
Я знаю, что силой
иной ты владеешь, и вот потому
Мне больно и думать,
как в гору, со мной на руках,
Ты в раннюю пору
к вершине пойдешь в облаках.

Я знаю наверно: тебя мое сердце зовет.
Езжай же в Салерно —
там тетка родная живет.
Чудесною силою тетушка наделена:
Возьми же, мой милый,
записку – поможет она.

И тетушка сварит
напиток тебе колдовской:
Усталость не свалит,
ее будто снимет рукой.
И жар твой остудит,
и мускулы станут как медь —
Достаточно будет,
чтоб гору вдвоем одолеть.

Пройдем испытанье —
как птицы, легки и чисты.
Отец мой суровый,
и я, мой любимый, и ты.

Конечно, он мчится в Салерно
к той тетке верхом.
Конечно, он мнится себе
даже не женихом.
Не знает, что выйдет —
не все можно чуять и знать.
Но, в общем, он видит
в себе королевскую стать.

А тетка, пожалуй, читала
с вниманьем письмо.
Дышало пожаром, оно полыхало само.
И женщина варит
целительный сбор травяной
И юноше дарит
с напитком кувшинчик резной.

Господи, Боже, Боже! —
взывает суровый король.
Опять нашелся безумец,
что принесет нам боль.
К чему эти состязанья, которые не прошли
Все лучшие наши дети,
все рыцари этой земли?
Такую назначил цену я ангелу моему —
Что хоть сам выходи на сцену,
чтоб и играть самому!

Уж и не знаю, кто смог бы
дочку мою отнести
До той, на вершине смоквы,
что в самом конце пути.
Не знаю, кому и досталось —
рыцарь не на слуху…
Уж пусть бы она и осталась,
овечка – отцу-пастуху.

И вот назначили день,
испытанье начать пора.
Девица легка будто тень,
не ест ничего с утра.
Юноша как в лихорадке —
надо блюсти закон.
Милая, все в порядке,
но пусть наш бесценный флакон
Пока при тебе побудет,
ты уж меня прости.
А у меня-то будет,
чего мне в руках нести.
Может быть, я, шутя,
так и взлечу на склон?
…Господи, он дитя. Господи, мальчик он!
Пей! – говорит она. —
Мы на половине пути.
Пей и выпей до дна, иначе нам не дойти.

Сердце ворчит: «не верь!».
Сердце вопит: «успей!».
Сердце стучит, как зверь.
Сердце хрипит: «не пей!».

Пей! – говорит она. —
Вижу в глазах твоих тьму.
Пей сейчас же до дна! —
она говорит ему.
Не пьет. А пути еще треть.
Ни слушать, ни вопрошать,
Уже не может смотреть,
уже не может дышать.
Вот и вершина, вот
смоквы тяжелый ствол.
Верует, что дойдет.
Верует, что дошел.
Держит еще на руках
девушку с тайничком,
И, не сказавши «ах!»,
падает с ней ничком.
Все пройдет, ничего,
пей! – она шелестит.
…Тихо душа его в иные края летит.

Девушка держит флакон:
Прочь от меня, колдовство!
Милый мой не спасен, я не спасла его.
Глупая моя плоть, разве ты суть любви?
Милостивый Господь!
Сердце мне останови.

Король одолел подъем:
обнявшиеся на краю,
Лежали они вдвоем,
любовь защищая свою.
Мраморный саркофаг на гору принесли
И опустили их в жерло родной земли —
Двух неразумных детей,
неразлучных Её и Его,
Веривших только в любовь,
как в высшее божество.

Бретонцы любят свой дом.
Бретонцы любят гостей.
И помнят сказку о том,
Как двое нормандских детей,
Которым дали сердца —
А это тоже беда! —
Погибли, как два птенца,
Выпавшие из гнезда.

Однажды я или ты,
Дождавшись своей поры,
Найдем ещё их следы
У подножья той самой горы.

Уж раз принялась я баллады плести —
И эту тоже мне не обойти.
А вы, дорогие, послушать должны
Все старые сказки моей страны.