Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)

ВТОРОЙ АКТЕР. Пусть даже тебя вызывали шестью десять раз! Здешние актеры не ревнуют к аплодисментам толпы. Им тоже аплодируют. Жгучая мысль, мысль, которая рвет им сердце, мысль, которая внушает им убийство, заключается в том, что только я из всех актеров, один я на всем белом свете как равный смотрел в глаза Кубла-хану РЕЖИССЕР. Хватит вам. Лучше послушайте, что творится снаружи. Там кто-то говорит речь, и толпа становится все злее и злее, и не знаю уж, к кому они ревнуют, но, похоже, они сожгут Замок, как когда-то сожгли Трою. Делайте, как я скажу, и, может быть, спасетесь.

ПЕРВЫЙ АКТЕР. Нам остаться в костюмах?

ВТОРОЙ АКТЕР. Нет времени на переодевания, и, кроме того, если гора окружена, мы можем собраться где-нибудь в лещине и будем видны лишь издалека. Пусть они подумают, что мы стадо или стая.

Все уходят, кроме Септимуса, Десимы, Ноны. Нона собирает костюм Ноя – шляпу, плащ – и прочий театральный реквизит. Десима наблюдает за Септимусом.

СЕПТИМУС (пока Актеры уходят). Я буду умирать один? Что ж, правильно. Храбрость есть в красном вине, в белом вине, в пиве, даже в разбавленном пиве, которое продает туповатый парень в разорившейся таверне, но ее нет в человеческом сердце. Когда мой господин Единорог купается в свете Большой Медведицы под стук барабанов, он пьянеет даже от сладкой речной воды. Как же холодно, холодно, ужасно холодно!

НОНА. Этот мешок ты понесешь на спине. Остальное возьму я, и мы спасем все вещи.

Она начинает привязывать большой мешок на спину Септимусу.

СЕПТИМУС. Правильно. Принимаю твой упрек. Необходимо, чтобы мы, последние актеры, так как остальные переметнулись на сторону толпы, спасли образы и принадлежности нашего искусства. Мы должны унести в безопасное место плащ Ноя, высокую шляпу Ноя, маску сестры Ноя. Она утонула, потому что думала, будто ее брат говорит неправду; конечно же, нам надо спасти ее розовые щеки и розовые губы, которые утонули, ее развратные губы.

НОНА. Слава Богу, ты еще можешь стоять на ногах.

СЕПТИМУС. Всё вяжи мне на спину, а я поведаю тебе великую тайну, которая открылась мне со вторым глотком из этой бутылки. Человек ничто, если нет образа. Вот Единорог – и образ, и зверь, поэтому только он может быть новым Адамом. Когда все успокоится, мы отправимся на высокие плато Африки, найдем Единорога и споем свадебную песню. Я встану перед его ужасным голубым глазом.

НОНА. Вот так, вот так, вот так хорошо.

Она принимается за второй тюк для себя, но забывает о маске сестры Ноя, которая лежит рядом с троном.

СЕПТИМУС. Ты напоешь ионическую мелодию – его взгляд будет устремлен на сластолюбивую Азию – дорический камень утвердит его в его чистоте. Одна дорическая нота может погубить нас, но, самое главное, нам ни в коем случае нельзя говорить о Дельфах. Оракул чист.

НОНА. Всё. Пора идти.

СЕПТИМУС. Если нам не удастся пробудить в нем страсть, ему придется умереть. Даже единорогов убивают. Больше всего на свете они боятся удара ножа, обагренного кровью змея, который умер, глядя на изумруд.

Нона и Септимус направляются к выходу, и Нона ведет за собой Септимуса.

ДЕСИМА. Стойте. Дальше ни шагу.

СЕПТИМУС. Прекрасная, как Единорог, но жестокая. ДЕСИМА. Я заперла двери, чтобы мы могли поговорить.

Нона в страхе роняет шляпу Ноя.

СЕПТИМУС. Отлично, отлично. Ты хочешь говорить со мной, потому что сегодня я необыкновенно мудр.

ДЕСИМА. Я не отопру дверь, пока ты не обещаешь мне выгнать ее из труппы.

НОНА. Не слушай ее. Отбери у нее ключ.

СЕПТИМУС. Если бы я не был ее мужем, то мог бы сделать это, а так как я ее муж, она ужасна. Единорог тоже ужасен, если любит.

НОНА. Ты боишься.

СЕПТИМУС. А ты не могла бы сделать это? Она не любит тебя, поэтому не будет так ужасна.

НОНА. Если ты мужчина, ты отберешь у нее ключ.

СЕПТИМУС. Я больше, чем мужчина. Я необыкновенно мудр. И я отберу у нее ключ.

ДЕСИМА. Сделай шаг, и я брошу ключ в дырку в двери.

НОНА (оттаскивает Септимуса). Не подходи к ней. Если она выбросит ключ, нам не удастся сбежать. Толпа найдет и убьет нас.

ДЕСИМА. Я отопру дверь, когда ты поклянешься самой страшной клятвой, что прогонишь ее из труппы, что никогда не будешь разговаривать с ней и глядеть на нее.

СЕПТИМУС. Ты ревнуешь. Ревновать плохо. Обыкновенный мужчина пропал бы, даже я еще недостаточно мудр. (Вновь пьет из бутылки) Все ясно.

ДЕСИМА. Ты был неверен мне.

СЕПТИМУС. Я могу быть неверным, только если трезв. Никогда не доверяй трезвому мужчине. Они-то и предают. Никогда не доверяй мужчине, который не купался в лучах Большой Медведицы. От всего сердца я предостерегаю тебя насчет трезвых мужчин. Сегодня я необыкновенно мудр.

НОНА. Обещай. Ведь это всего лишь обещание. Дай любую клятву, какую она пожелает. Если ты промедлишь, нас всех убьют.

СЕПТИМУС. Я понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что клятву можно нарушить, особенно клятву, данную под давлением, но нет, я говорю тебе, нет, я говорю тебе, ни за что. Неужели я похож на трезвых мошенников, насчет которых предостерегал тебя? Неужели я дам ложную клятву на глазах Дельфов, так сказать, на глазах холодного каменного оракула? Если я обещаю, то исполню обещание, поэтому, милая малышка, я ничего не буду обещать.

ДЕСИМА. Тогда подождем тут. Они войдут в эту дверь со своими вилами и горящей соломой. Они подожгут крышу, и мы сгорим.

СЕПТИМУС. Я умру верхом на звере. Настал конец христианской эре, но из-за мошенничества Дельфов он не станет новым Адамом.

ДЕСИМА. Я буду отомщена. Она морила меня голодом, а я убью ее.

НОНА (крадучись, зашла за спину Десимы и выхватила у нее ключ). Ключ у меня! Ключ у меня!

Десима пытается отобрать ключ, но Септимус держит ее.

СЕПТИМУС. Я не давал ложных клятв, поэтому я сильный – жестокое целомудренное существо, как сказано в «Великом бестиарии Парижа».

ДЕСИМА. Ну и уходи. А я останусь и умру.

НОНА. Пойдем. Еще полчаса назад она предлагала себя всем мужчинам в труппе.

ДЕСИМА. Если бы ты был верен мне, Септимус, я бы ни одному мужчине не позволила дотронуться до меня.

СЕПТИМУС. Изменчивая, но прекрасная.

Нона убегает.

СЕПТИМУС. Я последую за прекрасной плохой легкомысленной женщиной, но последую не спеша. И возьму с собою сию благородную шляпу. (С видимым усилием поднимает шляпу.) Нет, это пусть лежит. Что мне делать с утонувшими развратными губами – прекрасными утонувшими неверными губами? Мне нечего с ними делать, а вот благородную шляпу с высокой тульей, принадлежащую Ною, я спасу. Я понесу ее с достоинством. И пойду медленно, чтобы все видели – я не боюсь. (Поет.)

Ни слова о Дельфах. Я необыкновенно мудр. (Уходит.)