Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Тащите его в тюрьму, а утром мы его повесим. (Трясет Септимуса) Ты понимаешь, что произошло чудо? Бог или Дьявол сказали свое слово, и теперь корона навсегда ее. Слышал, как судьба орала его глоткой? (Громко.) Мы повесим его утром.

СЕПТИМУС. Она – моя жена.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. У нее на голове корона, и с этим ничего не поделаешь. Клянусь сном Адама, мне придется взять эту женщину в жены. Так повелел оракул.

СЕПТИМУС. Она – моя жена, моя плохая, легкомысленная жена.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Схватите этого человека. Он поносит ее величество. Вышвырните его за пределы королевства и всю его труппу с ним вместе.

ДЕСИМА. И пусть не возвращается под страхом смерти. Он плохо поступил со мной, и я не желаю его видеть.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Уведите его.

ДЕСИМА. Доброе имя мне дороже жизни, но я бы повидала актеров, прежде чем их изгонят из королевства.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Чертов сон Адама! Что еще она задумала? Привести актеров.

ДЕСИМА (играя маской сестры Ноя). Мои верные подданные должны простить меня за то, что я скрою лицо под маской… Оно еще не привыкло к свету дня, мое робкое лицо. Кстати, мне будет приятно, если его святейшество поможет мне надеть маску и завяжет шнурки.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Актеры.

Входят Актеры, все кланяются новой королеве.

ДЕСИМА. Они должны были представить пьесу, но вместо этого пусть попляшут, а потом богато их вознаградите.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Как пожелаете, ваше величество.

ДЕСИМА. Вы будете изгнаны из королевства, и не смейте возвращаться под страхом смерти. Однако из-за этого вы не обеднеете. Я обещаю. Однако у вас теперь нет того, что я не могу вам возместить. Вы потеряли свою актрису. Не тужите о ней. Она плохая, своенравная, злая женщина и себе на погибель ищет мужчину, о котором ничего не знает. Ей вполне подходит эта дурацкая, смеющаяся маска! Ну же, пляшите!

Актеры пляшут, а она время от времени кричит: «Прощайте, прощайте» или «Прощайте навсегда» и бросает им деньги.

Еще не дописав пьесу до конца, я понял, что взятый мною предмет, возможно, сделает ее неподходящей для постановки в большом театре Англии или Ирландии. Поначалу сцена представлялась мне обычной: занавешенные стены, окно, дверь сзади и еще одна, занавешенная, дверь слева. Потом я это изменил и вдобавок написал песни для исполнения во время открытия и закрытия занавеса, так что теперь пьесу можно играть в студии или в гостиной, как мои пьесы для танцоров, или в театре «Пикок» перед особо избранной публикой. Если играть ее в театре «Пикок», то музыканты могут петь первую и заключительную песни, открывая и закрывая занавес на просцениуме; тогда как вся сцена ограничена занавесами с входом-выходом слева. Во время действия музыканты сидят справа от публики, а в театре «Пикок» – на ступеньке, отделяющей сцену от зала, или сбоку на просцениуме.

Иудей.

Сириец.

Грек.

Христос.

Три музыканта.

Песня, исполняемая при открытии и закрытии занавеса

На сцене Иудей с мечом или с копьем. Музыканты негромко стучат на барабанах или гремят трещотками; слева, из публики, входит Грек.

ИУДЕЙ. Ты разведал, что там за шум?

ГРЕК. Да. Спросил у раввина.

ИУДЕЙ. И тебе не было страшно?

ГРЕК. Откуда ему знать, что я христианин? На мне убор, привезенный из Александрии. Он сказал, что на улицы с трещотками и барабанами вышли приверженцы бога Диониса и что в их городе никогда такого не случалось, поэтому римские власти напуганы и не желают вмешиваться. Дионисийцы уже побывали в поле, разорвали на куски козла, напились его крови и теперь шныряют по улицам, как стая волков. Толпа в ужасе от их жестокости, поэтому бежит от них, или, что больше похоже на правду, так занята охотой на христиан, что на другое у нее нет времени. Я уже повернулся, чтобы уйти, но раввин окликнул меня и спросил, где я живу. А когда я сказал, что за городскими воротами, то он поинтересовался: правда ли, будто мертвые восстали из могил?

ИУДЕЙ. У нас хватит сил на несколько минут задержать толпу, чтобы Одиннадцать успели убежать по крышам. Пока я жив, никто с улицы не ступит на эту узкую лестницу, а потом мое место займешь ты. Куда подевался Сириец?

ГРЕК. Я встретил его возле двери и послал с поручением. Он скоро вернется.

ИУДЕЙ. Троих немного для предстоящего нам дела.

ГРЕК (глядя на проход слева). Что они делают?

ИУДЕЙ. Пока тебя не было, Иаков достал из мешка хлеб, а Нафанаил отыскал мех с вином. То и другое они положили на стол. У них ведь давно не было ни крошки во рту. Потом они стали тихонько разговаривать, и Иоанн вспомнил, как в последний раз ел в этой комнате.

ГРЕК. Тогда их было тринадцать.

ИУДЕЙ. Он рассказал, как Иисус разделил между ними хлеб и вино. Пока Иоанн говорил, все молчали, никто не ел и не пил. Иди сюда, и всех увидишь. Возле окна Петр. Он уже давно стоит там, опустив голову на грудь, и ни разу не пошевелился.

ГРЕК. Это правда, когда солдат спросил Петра, не ученик ли он Иисуса, Петр сказал «нет»?

ИУДЕЙ. Да, правда. Я узнал от Иакова. А ему и другим рассказал сам Петр. Они все испугались тогда. Не мне их винить. Вряд ли я был бы храбрее. Все мы не похожи на псов, потерявших хозяина.

ГРЕК. Что ни говори, а если толпа нападет, мы с тобой умрем, но не пустим ее наверх.

ИУДЕЙ. Ну, это другое дело. Задерну-ка я занавес; не надо, чтобы они слышали. (Задергивает занавес.)

ГРЕК. Понятно, что у тебя на уме.

ИУДЕЙ. Им страшно, потому что они не знают, во что верить. Когда Иисуса увели, они больше не могли думать, что он мессия. Нам проще, ведь у этих одиннадцати всегда или яркий свет, или кромешная тьма.

ГРЕК. Потому что они намного старше нас.

ИУДЕЙ. Нет, нет. Ты только взгляни на их лица и сразу поймешь, что им было предназначено стать святыми. Все остальное не для них. Почему ты смеешься?

ГРЕК. Да вон, в окне. Смотри, куда я показываю. В конце улицы. (Они стоят рядом и смотрят поверх голов публики.)

ИУДЕЙ. Ничего не вижу.

ГРЕК. Там гора.