Джордж Байрон - Дон-Жуан

Но как миледи ни была умна,
А все-таки Жуану показалось,
Что этой ролью, в сущности, она,
Как танцем, поневоле увлекалась.
Хотя порой, слегка утомлена,
Она ему печально улыбалась, —
Он в искренности взглядов и похвал
Все большее сомненье ощущал.

Она пленяла всем — и красотой,
И грациозной лаской обхожденья.
Мы часто называем пустотой
Изменчивость такого поведенья,
Рождаемого светской суетой.
Искусство лжи ведь редкое явленье;
Порою даже просто не поймешь —
Где искренность, где искренняя ложь?
[703] 97. По-французски — «mobilité» («изменчивость»). Я не уверен, что существует английское слово «mobility»: оно выражает качество, более характерное для других стран, но иногда встречающееся и у нас. Его можно определить как чрезмерную чувствительность к непосредственным впечатлениям, не исключающую, однако, память о прошлом. Хотя это свойство иной раз полезно для того, кто обладает им, оно очень мучительно и тяжело. (Прим. Байрона).

Сей дар рождает множество актеров,
Ораторов, героев, романистов,
Поэтов, дипломатов и танцоров
И — чрезвычайно редко — финансистов.
Однако что ни век, то новый норов!
Теперь и наши канцлеры речисты:
Преподносить умеют нам они
Не цифры, а метафоры одни.

Увы! Сии поэты арифметики
Уже почти берутся доказать,
По правилам финансовой поэтики,
Что дважды три не шесть, а только пять,
И принципы платежной новой этики
Пытаются на этом основать, —
И — как народу от того ни грустно —
С балансом балансируют искусно.

Графиня стушеваться предпочла,
Пока миледи чары расточала;
Мечтательна, лукава и мила,
Она тайком смешное примечала;
Так собирает светская пчела,
Оружием которой служит жало,
Злословия пленительного мед
Для метких и безжалостных острот.

А между тем уж свечи зажигают,
А там, глядишь, и ужин подают;
Кареты торопливо запрягают,
И сельские жеманницы встают.
Их робкие мужья сопровождают,
Как верные лакеи, тут как тут,
Хваля закуски, сладкое и вина,
Всего же пуще — леди Аделину.

Иные в ней ценили красоту;
Другие — тонкой лести обаянье,
Игру ума и сердца чистоту,
Правдивости приятное сиянье;
Иные — туалета простоту
И тонкий вкус; такое сочетанье
Арбитр Петроний — где-то я читал —
«Felicitas Curiosa» [704] «Удивительным счастьем» (лат.). называл.
[705] 102. Curiosa felicitas (удивительное счастье (лат.)) — Арбитр Петроний («Сатирикон», глава 118. Автор «Сатирикона», римский писатель Петроний, умер в 66 г. н. э.). (Прим. Байрона).

Миледи, проводив гостей своих,
Восстановив слабеющие силы,
За каждый взгляд, потраченный на них,
Старательно себя вознаградила;
Коварная не только их самих,
Но даже их семейства обсудила,
Их жалкие наряды, глупый вид —
И даже их нелепый аппетит!

Она, конечно, не судила прямо,
А косвенно, как хитрый Аддисон [706] 104. …как хитрый Аддисон… — Имеются в виду резкие строки Попа, который подчеркивал умение Аддисона Губить хвалой, со всеми соглашаться И, не смеясь, учить других смеяться. («Послание доктору Арбетноту », 1735) [707] 104. Аддисон Джозеф (1672–1719) — английский журналист, поэт и драматург. :
Друзей насмешки, злые эпиграммы
С ее «хвалами» слились в унисон.
Так музыка, вплетаясь в мелодраму,
Трагический подчеркивает тон.
(Не страшен враг, разящий нас открыто;
Страшна друзей коварная защита!)

Но к фейерверку светской болтовни
Аврора оставалась безучастна;
Молчал и Дон-Жуан; они одни
Держались равнодушно и бесстрастно.
Мой юный друг старался быть в тени,
Точней — вдали от общества; напрасно
Блестящий дождь острот его прельщал —
Он как бы ничего не замечал.

В глазах Авроры чувство одобрения
Он мог, ему казалось, прочитать;
Она предполагала, без сомненья,
Что ближних он не любит осуждать.
Прелестных глаз живое выраженье
По-разному мы можем толковать,
Но мы всего охотней в них читаем
Лишь то, о чем мы сами же мечтаем.

На Дон-Жуана призрак оказал
Отчасти благотворное влиянье —
Мой юный друг задумываться стал
И впал в непостижимое молчанье.
Аврора Рэби — светлый идеал —
Вновь разбудила прежние желанья
В его груди — и начал он опять
По-прежнему лирически мечтать!

О, лучших лет высокая любовь,
Пора надежд, невинности небесной,
Когда блестит в тумане светлых снов
Грядущий мир волшебно-неизвестный,
Когда везде мы слышим тайный зов
Счастливых сил и радости чудесной,
И в сердце, словно в озере — луна,
Она , одна она отражена!

Кто не вздохнет, любезная Киприда,
В ком сердце было или память есть?
Мы все твои проказы и обиды
Готовы вновь простить и перенесть!
Сменяется светильник Артемиды;
Всему судьба, состарившись, отцвесть.
Но, Alma Venus [708] 109. Благодатная Венера — начальные слова поэмы римского поэта Лукреция Кара (98–55 до н. э.) «О природе вещей». , ты воспета нами,
Анакреона верными сынами.

Что ж мой герой? Тревогою объят,
Предчувствуя монаха приближенье,
Он облачился в шелковый халат,
Но слать не мог в подобном настроенье.
Мне скептики поверить не хотят;
Но юности живой воображенью
Рисуются туманы, и луна,
И, вместо маков, ива у окна,

Как накануне, полночь наступила.
Луна взошла на синий небосвод, —
А на постели, съежившись уныло,
Сидел Жуан в халате, sans culotte [709] Без штанов (франц.). .
В нем сердце настороженное ныло,
Предвосхищая призрака приход.
(Кто не бывал в подобном состоянье,
Того не убедят и описанья!)

Чу! Осторожный шорох за дверьми!
Чу! Половица скрипнула немножко!
Все ближе, ближе, ближе… не томи!
Мелькнула тень у самого окошка…
Но это… это что же, черт возьми?!
Да это, в самом деле, просто кошка,
Спешащая, как ветреная мисс,
На первое свиданье — на карниз!

Но снова шорох… Ветра дуновенье?
Шуршанье беспокойное листвы?
Нет… Неподвижны люди и растенья…
Из лунной возникая синевы,
Монаха роковое привиденье
Идет, не поднимая головы.
Ничто остановить его не в силах,
И кровь Жуана застывает в жилах.

Так от скрипенья мокрого стекла
Мы ощущаем приступы озноба;
Так ночью нас пугают зеркала,
Хотя пугаться, в сущности, смешно бы —
И вера б вас от страха не спасла,
Когда б, приподнимая крышку гроба,
Какой-нибудь общительный скелет
Вам навязать стремился tête-à-tête.