Джордж Байрон - Дон-Жуан

Пронзительно цикады стрекотали,
Лесной туман вставал со всех сторон,
Скакали кони, травы трепетали,
И раздавался колокола звон,
И призраки в тумане возникали,
И снился мне Онести странный сон:
Красавиц ужас, гончие собаки
И тени грозных всадников во мраке!

О Геспер [203] 107. Геспер — вечерняя звезда. ! Всем отраду ты несешь —
Голодным ужин и приют усталым,
Ты птенчикам пристанище даешь,
Ты открываешь двери запоздалым,
Ты всех под кровлю мирную зовешь,
Ты учишь всех довольствоваться малым,
Всех сыновей земли под кров родной
Приводишь ты в безмолвный час ночной.
[204] 107. Εσπερε, πάντα φέρεις. // Φέρεις οίνον φέρεις αιγα // Φέρεις ματέρι παιδα. // (О Геспер, ты все приносишь: несешь вино, несешь коз, несешь матери ребенка (фрагмент из Сафо).) (Прим. Байрона).

О сладкий час раздумий и желаний!
В сердцах скитальцев пробуждаешь ты
Заветную печаль воспоминаний,
И образы любимых и мечты;
Когда спокойно тающий в тумане
Вечерний звон плывет из темноты —
Что эта грусть неведомая значит?
Ничто не умерло, но что-то плачет!
[205] 108. Era gia l’ora che volge ’l disio A’ naviganti, e’ntenerisce il cuore; Lo di ch’ han detto a’dolci amici a dio! E che lo nuovo peregrin’ d’amore Punge, se ode Squilla di lontano, Che paia ’l giorno pianger che si muore. (Данте, Чистилище, песнь VIII) (В тот самый час, когда томят печали // Отплывших вдаль и нежит мысль о том, // Как милые их утром провожали, // // А новый странник на пути своем // Пронзен любовью, дальний звон внимая // Подобный плачу над умершим днем… // (Перевод М. Лозинского)) // Эта последняя строчка — первая в «Элегии» Грея. Он воспользовался ею, не сославшись на свой источник. (Прим. Байрона).

Когда погиб поверженный Нерон [206] 109. Нерон (37–68) — римский император, прославившийся жестокостью и развратом. ,
Рычал, ликуя, Рим освобожденный:
«Убит! Убит убийца! Рим спасен!
Воскрешены священные законы!»
Но кто-то, робким сердцем умилен,
На гроб его с печалью затаенной
Принес цветы и этим подтвердил,
Что и Нерона кто-нибудь любил.
[207] 109. Об этом смотри у Светония. (Светоний (ок. 75—150) — римский историк, автор «Жизнеописания Цезарей» (ок. 120).) (Прим. Байрона).

Нерон… но это снова отступленье;
Нерон и всякий родственный ему
Нелепый шут венчанный — отношенья
К герою не имеют моему!
Я собственное порчу сочиненье —
И осрамлюсь по случаю сему!
(Мы в Кембридже смеялись над бедняжками
И звали отстающих «деревяшками».)

Но докучать я не желаю вам
Эпичностью моей — для облегченья
Я перережу песню пополам,
Чтоб не вводить людей во искушенье!
Я знаю, только тонким знатокам
Заметно будет это улучшенье:
Мне Аристотель дал такой совет.
(Читай его «Ποιητική» [208] 111. «Поэтика» (греч.). — название труда Аристотеля (см. прим. к I, 120). , поэт!)

Поэму начинать бывает трудно,
Да и кончать задача нелегка:
Пегас [210] 1. Пегас — крылатый конь, символ поэтического вдохновения (ант. миф.). несется вскачь — смотри, как чудно!
А вскинется — и сбросит седока!
Как Люцифер, упрямец безрассудный,
Мы все грешим гордынею, пока
Не занесемся выше разуменья,
Тем опровергнув наше самомненье.

Но время всех умеет примирить,
А разные напасти научают
Людей — и даже черта, может быть, —
Что безграничным разум не бывает.
Лишь в юности горячей крови прыть
Стремит мечты и мысли затмевает;
Но, приближаясь к устью наших дней,
Мы думаем о сущности страстей,

Я с детства знал, что я способный малый,
И укреплял в других такое мненье;
Я заслужил, когда пора настала,
Признание и даже одобренье.
Теперь моя весна уже увяла,
Давно остыл огонь воображенья,
И превращает правды хладный блеск
Минувших дней романтику в бурлеск.

Теперь, когда смеюсь над чем-нибудь,
Смеюсь, чтоб не заплакать, а вздыхаю
Лишь потому, что трудно не вздохнуть:
Апатию свою оберегая,
Должны мы сердце в Лету окунуть!
Фетида [211] 4. Фетида — богиня моря, мать героя Ахилла; выкупала его в реке Стикс и тем сделала его неуязвимым (греч. миф.). , в Стиксе первенца купая,
Его оберегла от бед и зол,
Но я бы воды Леты предпочел.

Меня винят в нападках постоянно
На нравы и обычаи страны.
Из каждой строчки этого романа
Такие мысли якобы ясны.
Но я не строил никакого плана,
Да мне и планы вовсе не нужны;
Я думал быть веселым — это слово
В моих устах звучит, пожалуй, ново!

Боюсь, для здравомыслящих людей
Звучит моя поэма экзотически;
Лукавый Пульчи [212] 6. Пульчи Луиджи (1432–1484) — итальянский поэт, автор комической рыцарской поэмы «Морганте» (1483), часть которой Байрон перевел. , милый чародей,
Любил сей жанр ирои-сатирический
Во дни бесстрашных рыцарей и фей,
Невинных дев и власти деспотической.
Последняя найдется и у нас,
Но прочих всех давно иссяк запас.

Почти о современниках пишу я;
Правдиво ль я изображаю их?
Не повторю ль ошибку роковую
Пристрастных ненавистников моих?
И все же я не слишком негодую:
Нужна ж свобода слова и для них!
Но Аполлон меня за ухо тянет
И просит говорить о Дон-Жуане.

Оставил я героя моего
Наедине с его подругой милой.
Остановилось время для него
И на минуту косу опустило.
Оно не поощряет никого
И никогда влюбленных не любило,
Но ими любовалось от души:
Уж очень были оба хороши!

Их лиц испортить не могли морщины,
Их старость не могла бы оскорбить,
Не смела бы седая паутина
Их шелковые волосы покрыть.
В них для недуга не было причины,
В них не было того, что может гнить:
Увянуть пальма юная не может,
Ее одна лишь буря уничтожит.

Опять они одни! О, райский миг!
Наедине им скучно не бывало,
В разлуке же любовников моих
Ужасная тоска обуревала:
Так жалок усыхающий родник
И дерево, которое увяло
В разлуке с корнем; так печально-тих
Ребенок, что оторван от родных.

О, сердце, сердце! О, сосуд священный,
Сосуд тончайший! Трижды счастлив тот,
Кому рука фортуны дерзновенной
Его одним ударом разобьет!
Ни долгих лет, ни горести бессменной,
Ни тяжести утрат он не поймет, —
Но жизнь, увы, цепляется упорно
За тех, кто жаждет смерти непритворно.