Тамара Величковская - Белый посох

Но, быть может, когда опять
Ты придешь мой сон посетить,
Я посмею глаза поднять
И впервые не опустить.

У сердца печали вдовьи,
Три раза оно запело.
Три раза цвело любовью
И трижды оно вдовело.

А после третьего раза
Заплакало сердце глухо,
Ослепни, — сказало глазу.
Оглохни, — сказало уху.

Замкнуло себя сурово,
Не хочет как прежде биться.
Но птица щебечет снова,
И сердце боится птицы.
Вздыхает липа медово.
А сердце — липы боится.

День бытия неповторимо мал,
Он в точке пролетающего мига,
Но есть в его полете перевал
Духовного, мучительного сдвига,

Когда душа еще освещена
Весенних зорь непотускневшим златом,
Когда душа уже обращена
К пыланию последнего заката.

И оба близки, оба далеки,
Два этих света: встречный и прощальный.
И так похоже светят огоньки
Крестильных свеч, — и свечек погребальных.

Вечерами вниз, на водопой,
Сходят овцы по крутому скату.
Над овечьей серою толпой
Золотое таинство заката…

Каждый вечер солнце на покой
Провожает облачная свита.
В это время небо над рекой
Радужными лентами обвито.

Рдеют ленты огненной каймой,
Многоцветным золотом пылают…
Стадо блеет и спешит домой,
Две овчарки, забегая, лают.

Не поднимет пастушок лица,
Не посмотрит на закат в долинах,
И уносит за овцой овца
Отблеск неба на покорных спинах…

Расходится завеса тишины
И музыка, свободная, как чудо,
Является неведомо откуда
Дорогой трепетания волны.

Идут минуты, может быть, года,
Но каждый звук — сияющий предтеча.
И в каждом звуке — ожиданье встречи,
Которой не бывает никогда.

Последний звук теряется во мгле.
Приходит безнадежное молчанье,
О музыка! — ты сдержишь обещанье.
Но не на этой, на другой земле.

Спускается вечер… который?
Неверный сбивается счет.
Под гул голосов и моторов
Толпа непрерывно течет.

Спешить эти люди устали,
А все же спешат и спешат,
Как будто бы все они стали
Толпой суетливых мышат.

Доносятся хриплые звуки —
Калека у стенки поет,
Повисли отсохшие руки,
И жалобно корчится рот.

Сменяются волны народа,
Нет времени людям зевать
И некогда слушать урода,
И франк недосуг доставать,

И долго уродливый нищий
Напрасно о счастьи поет.
Такого и добрый освищет,
Такому и злой подает.

Каждый хочет умереть последним,
Каждый чье-то занимает место,
Каждый хочет получить в наследье
Деньги, службу, комнату, невесту…

Только каждый под конец постигнет,
Что багаж земной ему не нужен…
Так и волнам хочется воздвигнуть
И побольше раскатить жемчужин —

Но волна восставшая растает,
Станет снова зыбью голубою,
И на миг, другая, нарастая,
Пенный жемчуг унесет с собою.

Смерть не ужасна. Смерть проста.
Побег усохший просто обрезают.
Но губы мертвого — не губы, а уста,
И не целуют их, а лобызают.

Деянья смерти мудры и просты,
Они не знают пафоса и позы.
Но пальцы мертвого — не пальцы, а персты
И могут удержать лишь крест и розу.

Возвращаюсь ночью домой.
От домов на дороге тень.
Возвращаюсь — а дом не мой,
Не моим был и этот день.

Да и что я могу назвать
Нераздельным, всегда моим?
Ни друзей, ни отца, ни мать,
Ни надежд проходящих дым.

Мой сейчас этот гулкий мост,
Где одна не спеша иду,
Да на небе меж ясных звезд
Различаю мою звезду.

Пока падучая звезда
Летит в стремительном паденьи,
Пока за нею борозда
Бежит светящеюся тенью,
Пока не кончит трепетать
Ее бессмертное сиянье, —
Успей за нею прошептать
Твое заветное желанье.

И наша встреча, как звезда,
Летучей искрой пробежала,
Но воля слабая тогда
Ее полета не сдержала.
И мне печально оттого,
Что был прекрасен светоч белый,
А я желанья своего
Шепнуть вдогонку не успела.

Выходит месяц тусклый и угрюмый,
И тишина небесная растет.
Вечерний час, когда приходят думы,
И каждая сестру свою ведет.

Все реже жизни долетают шумы,
Деревья черные угрюмы и остры.
Вечерний час — когда приходят думы,
И каждая печальнее сестры.

Пока вода родника,
Сбегает, спеша, с горы,
И зябнет в воде рука
Во время летней жары.

Я тоже всегда пою
При виде горных вершин,
Когда под эту струю
Иду подставить кувшин.

Пока не течет вода
В замшелый савойский сруб,
Я вижу в воде всегда
Улыбку счастливых губ.

Как будто Дух родника,
Что в этой воде живет,
Имеет вид двойника
И вместе со мной поет…

Сегодня деревья встревожены,
Высокие флоксы повалены,
И листик летит, будто кожаный,
Коричневый с желтой подпалиной,
А формой похож на миндалину…

Такая на свете сумятица,
За птицами облако гонится,
Каштаны спадают и катятся,
Ромашка как пьяная клонится
И ветка от ветки сторонится…

Без боли листва осыпается,
А кто ее знает — без боли ли?
А та, что на дереве мается,

За что ее долго неволили,
За что полететь не позволили?..

Как просты, прекрасны и суровы
Очертанья купола и ниш…
Отойди на время от земного,
Здесь, душа, ты Богу предстоишь.
Неподвижны свечи в полумраке,
Как цветы на восковых стеблях,
У порога бьют поклоны маки,
Шарит ветер в темных тополях.
Возле маков вьется повилика
И курит цветочный фимиам.
В полусвете проступают лики,
Ангел руки простирает к нам,
Белый ангел расправляет крылья,
Светотени по стенам дрожат,
Кажется — ещё одно усилье
И по камням крылья зашуршат…
Скорбны Богородицины очи
И печалит полудетский рот.
— Первозданный камень не обточен,
Словно это Вифлеемский грот.