Коллектив авторов - Ивритская классика прошлого века

Все сказала я. Срок настал
виноград давить —
или душу.

Кровь течет,
как вино.
И вопит немота.
А ты даже не слушал.

Все хорошо.
Секрет храню навеки
про счастье, что открылось и ушло.
Готова руку целовать я человеку,
что обижал и будет впредь мне делать зло.

Но вдруг в тиши —
есть миг жестокий, грубый,
есть миг, взрывающий покой и сонный плен,
когда мне хочется, чтоб затрубили трубы
и Страшный Суд свершился на земле.

Его не видя, все же знаю точно
о том, что он вблизи, я не одна,
и бережет от ужасов полночных
квадратик света из его окна.

О, только бы мне знать, что кто-то рядом —
невидимый, но явственный, как свет,
и это знание – защита и ограда,
ладонь на лбу, прохлада и привет…

Отодвинулись мгла с синевою,
дни и ночи ушли далеко.
Я устала. Глаза закрою,
посижу, отдохну немного.

Пелена чужбины упала,
и придвинулся вдруг безотчетно
образ тот, что во мне погребала
память дней и ночей бессчетных.

За борьбу, за сверканье стали —
ты прости! Мы запомним отныне,
что касанье иной печали
ранит больно, и память не стынет.

Моя хрупкая радость! Цветочек,
что взрастила с таким я трудом
на тяжелой безжизненной почве,
на пустынном наделе моем.

Моя хрупкая радость! Жестокий
тот закон мне известен давно:
если слез проливаешь потоки,
не создашь и росинки одной.

И дорога мне эта известна,
и другой уже не повстречать:
вспоминать, создавая песни,
вспоминать, грустить и молчать.

Книгу Йова раскрыла, читаю о нем.
вот герой! Нас ведь тоже учили
видеть благо и пользу в страданье своем,
подчиняясь Всевышней силе.

Если б только уметь разговор нам живой,
как и он, вести благосклонно,
и устало склоняться, как он, головой,
и идти к Отцовскому лону…

Я закрою дверь на замок,
я заброшу в море ключи,
чтоб мой дух смятенный не мог
на твой голос мчаться в ночи.

Знаю – ночи будут без снов,
знаю – дни покроет туман.
Утешенье мое – в одном:
это сделала я сама.

Я заберу себе взгляд твой нежный —
сверкающий смех, глухую тоску,
которым, как вспаханным полем безбрежным,
я вылечить бедное сердце смогу,

Я заберу себе взгляд твой нежный,
я заберу – и втисну в строку.

Не осуждай меня: да, я виновна.
Так отсрочь приговор и крах!
Возлюбить себя?
Ну что ж, безусловно,
я себе – главный враг!

Не уходи с испуганным взглядом,
и не плачь обо мне – смерть уйдет!
Лишь месть моя стрелы наполнила ядом,
в мое сердце стремит их полет.

Нынче все по-иному – никто не поверит:
мы летим над землей, будто в сбывшихся снах.
Мы с тобою на яхте, сверкает Кинерет,
и над нами горит парусов белизна.

Мы когда-то сплетали из лунного света
тот фитиль, что навеки связал нас с тобой.
Все свершилось! Смотри: сон сбывается этот,
мы бредем золотою тропой.

Станет память кристальной водой родниковой,
давшей влагу сожженной земле.
Эта ночь – навсегда. Ее светом окован
ряд за нею тянувшихся лет.

В лунных бликах наш двор неровный.
По прохладе и тишине
поскорее бежим в коровник.
Дышит ровно корова во сне.

Как тепло она шевелится!
Как рогатый лоб ее крут!
Наши с нею судьбы сплелися
целым ворохом скрытых пут.

Земли вспаханные чернеют,
воды утром горят синевой,

и проемы скал зеленеют
утверждающей жизнь травой.

А в ущелье сером смелеет,
розовеет цветок живой.

Буйную тропку в горах
должен ли ты обойти?
Чтобы увидеть твой страх —
где же мне силы найти?

Что же туман окружил,
горы окутал собой,
если сиянье вершин —
это награда за боль?

Это кажется странным:
сквозь горечь от слез,
сквозь упреки и злые слова
из далекого прошлого ветер принес
шепот нежности, слышный едва.

Этот бой меж мужчиной и женщиной стар,
смертный бой, до исхода сил.
Потому что ты братом любимым мне стал,
потому что ты сыном мне был.

Никакие узы запретов
перед пламенем не устоят,
и, как стебель стремится к свету,
так тянусь за нежностью я.

Ты поникшую душу отыщешь
над судьбою и смертью моей…
Горе мне! От несчастной нищей
отведи свои взоры скорей!

Я хочу одного:
позабыть этот горестный миг,
и несчастного сердца,
в пустыне забытого, крик,

и вернуться и жить
на вчерашней земле золотой,
где растет мое дерево
над голубою водой.

Голос ветра холодного ночью возник,
голос ветра шепнул: «приготовься, сестра…»
Так прости! И прими, как и в прежние дни,
ношу горьких стихов, и усталость, и страх.

И по-прежнему будь мне опорой во тьме,
и, как прежде, утешь, и верни мне покой, —
недалекою ночью приблизится смерть
и закроет глаза ледяною рукой…

Лишь они остались. Лишь они теперь
не пополнят список горестных потерь.
И на перепутье, на закате дня
призрачной толпою окружат меня.

И не разлучат нас долгие года.
Лишь потери наши – с нами навсегда.