Борис Корнилов - Стихотворения. Поэмы

Красивая баба —
недаром про эти
любовные козни,
монисты до пят,
глазастые под нос бормочут поэты,
туристы с российской равнины хрипят.
Начну по порядку —
за Пушкиным сразу,
гремя и впадая в лирический бред,
поет про Тамару,
разносит заразу
второй по ранжиру российский поэт.

Рыданий хватает по горло —
однако
другая за Лермонтовым с рывка
огнем налетает строка Пастернака,
тяжелая, ломаная строка.

Царица Тамара —
мечтаний причал,
и вот, грохоча и грубя,
Владимир Владимирович зарычал,
за груди беря тебя.

Так и я бы по традиции,
забулдыга,
поэт, простак,
мог бы тоже потрудиться
и стихами и просто так.

Делу час, а потехе время:
я бы, млея,
как пень, стоял
в этом затхлом тумане гарема,
в тьме ковров
и в пуху одеял.

Пел бы песни и неустанно
о Тамаре и о горах
Над долинами Дагестана
рассыпался б и в пух и в прах.

Небывалая поза,
бравада,
я дорвался б —
доелся б до рук…

Но царица теперь старовата —
я молчу… не люблю старух.

Вагонный быт

А поезд качается дальше и дальше,
ночь заметает следы,
направо — гор голубые залежи,
налево — залежь воды.

Длинное утро,
вечер долог,
на ночь подъем крутой,
сосед по купе — инженер-геолог —
мутной оброс бородой.

Сутки,
вторые сутки,
третьи —
ночь глубока и густа,
стонем и фыркаем:
— Ох уж эти
курьерские поезда!

И снова — лежим на спине, как малютки,
надоест — лежим на боку…
Но вот инженер на пятые сутки
кричит:
— Подъезжаем, Баку!

Баку

Ты стоишь земли любимым сыном —
здоровяк, со всех сторон хорош,
и, насквозь пропахший керосином,
землю по-сыновьему сосешь.

Взял ее ты в буравы и сверла,
хорошо, вплотную, глубоко,
и ползет в нефтепровода горло
черное густое молоко.

Рваный ветер с моря,
уйма вышек,
горькая каспийская волна,
ты свои четыре буквы выжег
в книге Революции сполна.
Ты стоишь — кормилец и поилец
всех республик и всего и вся —
трактор из Путиловского вылез,
в жилах молоко твое неся.

Ждет тебя земли одна шестая,
СТО, ВСНХ, НКПС —
наше сердце,
наша кровь густая,
наш Баку — ударник и боец.

Полный ход.
Старания утроим —
затхлый пот, усталость — хоть бы хны…
промысла Азнефти —
строй за строем —
бухта Ильича,
Сураханы.

Сабунчи пригнули шею бычью —
пусть подъем к социализму крут,
вложим пятилетнюю добычу
в трехгодичный драгоценный труд.

Пот соревнованья, поединка
выльет нефтеносная земля —
и закисла морда Детердинга —
морда нефтяного короля.

Он предвидит своего оплота
грохот,
а спасенье, как во сне, —
бьет ударных буровых работа,
выше поднимающих Азнефть.

Грохот неминуемого краха,
смена декораций и ролей —
бей, Баку, —
мы за тобой без страха
перережем к черту королей.

Чтобы кверху вылетом набата,
свернутой струей подземных сил
над тобой фонтан Биби-Эйбата
торжество республик возносил.

Оккупация Баку

Правительство временное —
временная ширма,
вторая революция —
ширма на боку…

Англия понюхала —
пахнет жирно:
разыграна по нотам
оккупация Баку.

Гладкое, жесткое, как яйцо
дубовое, как бадья —
главное действующее лицо,
синее от бритья.

За ним в мундирах узеньких
на выходных ролях
русские союзники
по улицам пылят.

Какая вас, Билл Окинсы,
погода занесла?
Они идут во все концы
на нефтепромысла.

Кичась походкой плавной
(пускай навстречу норд),
дубовый,
бритый,
главный
действует милорд.

Туда пускают Врангеля,
Юденича сюда,
а здесь качает Англия
нефтью суда.

Будьте покойны,
о чем разговор?
Войны как войны,
как и до сих пор.

И зимой и летом
один колорит,
Киплинг об этом
еще говорит.

Только,
бритый мистер, выплюнь-ка
трубку черную свою,
я тебе балладу Киплинга
по-своему спою.

Баллада об оккупанте Билл Окинсе

Где шатается Билл Окинс?
Черт дери, а мне-то что?
Он гулял по Закавказью —
покажу ж ему за то
в бога, гроб, мать…
Покажу ж ему за то.

А при чем же тут Билл Окинс,
если действует милорд?
Надо лорду
прямо в морду
и, покуда хватит морд,
в бога, гроб, мать —
рвать, бить, мять.

Раз — по морде,
два — по морде,
без каких-то там пощад,
и в конце концов на лорде
все монокли затрещат.
В бога, гроб, мать —
все монокли затрещат.

Англия

Бить наотмашь,
чтобы друг на друга,
чтобы лапы кверху, околев…
Но британский
(хитрая зверюга)
драпанул обратно рыжий лев.

За морями —
океана близ, твоя
жизнь проходит, полная красы,
там себе поскуливай, облизывая
нефтью вымазанные усы.

По усам текло,
а по зубам попало…
Все в порядке —
поскули со зла.
Вспомни, Англия,
как покупала
за ладонь и пальцы — нефтепромысла.

Но все ушло в предание,
и замело следы.
Британия,
Британия, владычица воды.

Дано тебе приданое —
невесте молодой,
так и владей, Британия,
не нефтью, а водой.

Резюме

Из Баку уезжая,
припомню, что видел
я — поклонник работы,
войны и огня.
В храме огнепоклонников
огненный идол
почему-то
не интересует меня.
Ну — разводят огонь,
бьют башкою о камень,
и восходит огонь
кверху,
дымен, рогат.
— Нет! — кричу про другой,
что приподнят руками
и плечами
бакинских ударных бригад.

Не царица Тамара,
поющая в замке,
а тюрчанки, встающие
в общий ранжир.
Я узнаю повсюду их
по хорошей осанке,
по тому, как синеют
откинутые паранджи.

И, тоску отметая,
заикнешься, товарищи, разве
про усталость, про то,
что работа не по плечам?
Черта с два!
Это входит Баку в Закавказье,
в Закавказье, отбитое у англичан.

Отплытие

Ветер загремел.
Была погодка аховая —
серенькие волны
ударили враз,
но пристань отошла,
платочками помахивая,
благими пожеланиями
провожая нас.