Леонид Шваб - Ваш Николай. Стихотворения

Когда нет практики доступных развлечений
Зачем быть артистом
Это жизнь в теплых тонах
Реальное распределение благ

Звезда-лейтенант освещает дорогу звезде-казначею
Бессмысленная порча имущества
Имеет смысл когда трагедия беззлобна

Вот гора Абдельдил вот гора Небольшой Человек
Телефонная станция без присмотра
Все разом кричат и едят помидоры
Долина приводит к воде

Старшеклассники скинувши обувь
Гуляют парами по мелководью
Чайки командуют флотом беда миновала

Я слышу только кашель
Пейзаж угловат
Возмездие душа благословенья
За угольною кучей прячется солдат

Олива хуже померанца
Распределение денежных средств в общем кажется
справедливым
Телесная любовь необходима
Фальшивая любовь непобедима

Из стиральной машины выходит мой брат
На правом плече оса
С неба свисают веревки
Как новые города

В карманы сцены выгружают шоколад
На мокрой одежде блестят элементы слюды
Мне нужен паспорт дайте мне умыться
У нас перемены нас точно забудут

Вино жемчуга изумруд
Балтийский картофель
Остаточные принципы снабжения
Изумляют гримасами адресного благополучия

Отворите мне двери я буду как перст танцевать
Вы меня не узнали
Зачем вам меня узнавать

Сценический образ как аэроплан
Тебя ненавидит госплан
Твоя математика старость
Литейный завод
Сползает в земельный пролом
Твой мизинец пронзает пятиэтажный дом
Крепежные скобы гудят по ночам
А поутру исчезают

Музыканты синеют и тают
На каждый восторг отвечают ударом в лицо
А поутру исчезают

Гости съезжались на дачу
Под грохот скрипящего снега.
Дача стояла на склоне
Холма, внизу было озеро.

Хозяина не было дома,
Но предметы располагались таким образом,
Будто он на минуту вышел
И скоро вернется.

По комнатам расходились
Руки держа за спиной.
На коврах висело оружие,
Помутневшее от времени.

Стояла тишина, но княгиня
Сказала, молитвенно сложив ладони:
«Пожалуйста, уедем отсюда.
Здесь страшно. Я вас прошу».

Гости очнулись,
Поднялся невообразимый шум,
И через короткое время
Никого не осталось.

На войлочной свистульке
Танцы народов мира,
Качая головой,
Качая головой,
Отбивая пятками, в самом деле,
Войлок надкусывая, как опий,
Грузный, склонившийся,
Волосы чистый серпантин.
А что, мол, национальный сербский,
И национальный сербский, чисто,
Всхлипывает, играет.

Мы будто бы спим, и будто бы сон,
И Фридриху темного пива несем.

И Фридрих торжественно, неторопливо
Пьет, как вино, темное пиво.

Хмельное молчанье неловко хранит,
На Эльзу Скифлд, волнуясь, глядит.

Мы будто совещаемся, пусть, мол, их –
И оставляем влюбленных одних.

И ждем, и ждем, и ждем до утра,
И она выходит – пойдемте, зовет, пора.

А Фридрих спит и дышит покойно, тихо,
Как будто бы обнимает Эльзу Скифлд.

Бежал к обрыву,
Раскинувшись на плечах,
И насторожившись,
Опомнился вдруг.

И в тот же миг
Со всех сторон высыпали наизготове,
Пойдем, милый, извини,
Хорошо, идемте.

Было ли слышно,
Как возвращались,
Как завороженные,
Прекрасной толпой, гурьбой.

Последняя застава как гора,
И слышишь, как предупреждение,
Не пройдешь, товарищ,
Пройду, – отвечает.

Возьмите документы в залог,
Обручальное кольцо,
Что ж, счастливо, как говорится,
До самой встречи, – отвечает.

И солнце бледнеет до полной луны.

Англичанин выходит, ступает на снег.

И снег подтаивает, струится под ним.

И кто-то настроенный против него.

Рождается и умирает в душе у него.

И чувство потери тревожит его.

И он поднимается, ослепший.

Наощупь выводит на снегу – англичанин.

Эти маньчжурские плато
Напоминают Чкалов.
В Чкалове на Шевченковских
Точно такие места.

В Маньчжурии с первых дней
Чувствуешь подавленность,
Неуверенность в себе,
Ты немногословен, сдержан.

На Шевченковских легче,
Это же Чкалов.
Точно такие места –
Немногословен, сдержан.

В простодушии своем не замечая
Ни скатерти в жирных брызгах,
Ни рюмок национальных,
Ни хлебного тесака,
Раздвинув ноги, откинувшись на подушках,
Как гость –
Куда там в простодушии своем,
Звуки не расценивает,
На верхушки тополей глядит вприщур,
Сгорбившийся, не отдохнувший с дороги.

Ни один из истопников не признался,
Руки держа за спиной,
Шли не подозревая в глубь страны,
Не признаваясь и друг другу.

Нельзя не спеть о Баренцевом море, полагали,
Запевали нетронутыми голосами,
И вышли к морю наконец,
Стемнело наконец.

Как истопники умирают, кричали,
Погружаясь в воду, серебрясь,
Как шли в глубь страны прекрасно,
Пели прекрасно.

Ворота настежь, чернея,
Оборудованные корпуса,
Голая степь на карте,
Солончаки,
Ни одного миллиметра на карте,
Но ворота звенят, пожалуйста,
Пельмени, постель,
Да ведь это сестры,
Искаженные лица, наши сестры,
Оренбург не принимает,
Поздно, назад, это не Оренбург,
Там наши сестры,
Это не сестры.

В кузове перекатываются бочки с олифой,
В Чкалов, домой,
И взрывы не слышны,
Никак не вырвется Каминский,
Неплохо ведет, слишком нервно,
Кузов в потеках, прибывать продолжает,
Напрягаясь, Каминский, хохотом подгоняя,
По шлейфу олифы как петля,
И дверцей хлопнув, останавливается,
Проминает кулаком капот –
Где Чкалов, что за чертовщина?

Там аисты бесполезные зависают
И в камень, как в зеркало, глядят.
Сайгак полуголодный,
Ночные мыши,
В низине заброшенный кишлак.