Олег Ладыженский - Ах, за речкой-рекою… (сборник поэзии)

– Куда же?

Тишина.

У юной грузинской княжны

Плечи нежны.

И какие слова тут важны?

Никакие.

У княжны на верхней губе пушок.

Вспоминается шелк,

Абрикос и зной летней ночи.

Хорошо.

Мне бы красного выпить вина

И заснуть. Да не те времена –

Все сижу, забывая налить в бокал.

Вспомина…

Не сравнивай поэта

С лирическим героем,

Пускай мы даже пишем

От первого лица.

Лирическим героям

Мы каверзу устроим,

А сами сядем тяпнем

Бутылочку винца!

Спасибо, Господи, за хлеб

Для тела и ума,

За то, что дал пожить в тепле,

Когда кругом зима,

За день и ночь, за цвет и тлен,

За пряник и за плеть,

За невозможность петь в петле

И за возможность петь.

Спасибо, Господи, за жизнь,

За тьму, за свет, за дом.

Ты только, Господи, держись,

Пока мы подойдем.

Что-то я не патриот,

Не такой, как остальные –

Идеалы не стальные…

Вот.

Что-то с верою беда –

Не восславил, Боже, лик Твой

Офейсбученной молитвой…

М-да.

Что-то я не монархист

И не слишком либерален –

Тот стрелял, иные крали…

Скис.

Извиняюсь, не срослось,

Не втопталось сапогами…

Вот, сижу, трясу рогами.

Лось.

Словарный запас

Не вмещается в пасть,

И струйки запаса

Стекают на пальцы.

И взрослые дяди,

И малые дети

Те струйки читают

Потом в интернете.

А крылья для того и дарены,

Чтоб быть при вас,

Пожалуй, это вальс, сударыня,

Конечно, вальс.

Пускай пылит автобус старенький

По серой стрит,

Летите над землей, сударыня,

На раз-два-три.

Кружитесь в вальсе понад крышами,

Встав на крыло.

И раз-два-три, и все услышали,

И всем светло.

Мне снился странный сон, неведомо какой,

Но странность я запомнил навсегда:

Там были да и нет, взорвавшие покой,

И я смотрел, как пляшут нет и да.

Мне снился странный сон в знобящей тьме жилья,

Он в памяти откладывался так:

Там были я и ты, но были ты и я

Не прежними и не на тех местах.

Мне снился странный сон – испарина на лбу,

Под сердцем колотьё, в груди пожар.

Во сне румяный пупс в самшитовом гробу,

Как яблоко на блюдечке, лежал.

Я встал, я принял душ, я выпил кофейку,

Я выслушал рулады воронья,

Нет, я уже не сплю, не дрыхну на боку —

Но да и нет, но пупс, но ты и я…

Жила национальная идея,

Как в финской бане, медленно потея,

Как после пьянки, спрашивая: «Где я?»

Как на погроме, взрыкивая львом.

В кого ни ткни в процессе мировом

От эллина до смуглого халдея,

Не говоря уже про иудея —

Всяк богоизбран. За своих радея,

Топи чужих. Свои – халва халвой,

Свой свят монах, своя невинна дева,

Чужие – зло.

Ты возродишься картофелем,

Клубнем в дырявой авоське.

Ах, мефистофельским профилем

Не улыбнуться по-свойски –

Режет ухмылка бесовская

Бритвою, кухонным ножиком.

Грязен картофельный социум?

Выпадешь – жалуйся боженьке.

Топаешь гневною ножкою,

Машешь дырявою ложкою…

Ты возродишься картошкою,

Впрочем, и жил ты картошкою.

Вот беда! Скажите, чем мне

Вас увлечь без приключений,

Без стрельбы и шпаг,

Без разбойничьей харчевни,

Чертовщины под сочельник,

Бешеных собак?!

В битве-бритве, треске-блеске,

В беготне, пальбе, бурлеске

С драками и без,

В мелкой клиповой нарезке,

В королевиной подвеске –

Там ваш интерес.

Я уже кручусь юлою,

С ятаганом под полою,

С бластером в руке –

Скушай ложечку, красавец!

Темы скользкой не касаюсь,

В рыжем парике,

В пестрых тряпках, в ярком гриме,

В Средиземье, Древнем Риме,

Так его растак,

На задворках балагана

Персты зябкие влагаю

В язвы от креста.

Года получше, года поплоше,

То взлёт, то хлоп –

Змею сегодня сменяет лошадь,

Ну что ж, в галоп!

Рванем наметом за синей птицей,

Вся грудь в крестах:

Удаче – сбыться, добру – случиться,

Да будет так!

И тогда мы, брат, вложим шпаги в ножны,

Пистолеты заткнем за пояс,

И узнаем, брат, что смущаться можно,

И любить, душой беспокоясь.

Мы увидим, брат, что финал счастливый —

Не насмешка неба над нами,

И листва акаций гремит под ливнем,

И минует остров цунами.

И тогда мы, брат, станем третьим-лишним,

С пистолетом нашим и шпагой,

Да простит нам наши грехи Всевышний

Над приютом храмов и пагод.

Ах, какие у меня

Рейтинги,

То встают, то вниз бегут,

Лапочки,

Вот в колокола звенят

Сплетники,

Вот мне белые несут

Тапочки.

Я сижу, пью вискарёк,

Радуюсь,

Жги-выписывай, строка,

Аусвайс!

Не снижаю в Рагнарёк

Градуса,

У меня от сорока,

А у вас?

Искусство жить с искусством умирать

Стыкуется всей плоскостью решений,

Поскольку мир – и я – несовершенен,

А обретений больше, чем утрат.

Искусство умирать с искусством жить

Ничем не сходны. Это ли не правда?

В изяществе рапирного парада

Скрываются мясницкие ножи.

Без парадоксов трудно рассказать

О том, чем жив и как продлишься дальше,

Но грезит чистый до-диез о фальши,

И остро пахнет майская гроза.

Смотри же мне в глаза.

Сказал, в глаза!

Чтобы ножки не устали

От хождения,

Я сижу на пьедестале

В день рождения,

Попиваю коньячок

С умильной рожею…

А я чо? А я ничо!

Я новорожденный!

Обычай есть у Громова

Для дальнего и близкого –

Нальет немного рому вам,

Нальет немного виски вам,

Затем начнется бренди ли,

Коньяк ли, цинандали ли…

И вот уже зафрендили,

Ни разу не скандалили!

Вы жрете вчерашних кумиров

Без соли,

Без масла,

Без хлеба.

Сбродило вчерашнее миро,

Вчерашнее зеркало слепо.

Вы жрете вчерашних кумиров

С причмоком,

С отрыжкой,

С ухмылкой.

Как славно, как клёво, как мило –

На мыло, на мыло, на мыло!

Любили, верней, обожали,

И гвозди

В ладони

Сегодня.

Не жаль их, ни капли не жаль их —

На всё лотерея Господня.

Какой-то десяток столетий,

И в кассе сыграет билетик.