Михаил Лопатто - Сердце ночи

Дым паровозов мне мил, как весна.
Летим вдоль Сены, заря ясна.

Я опускаю широкое стекло.
На том берегу сады Фонтенбло.

Первые звезды, первые огни.
Затихни, сердце, не бейся, усни.

Наутро Модана — только б дожить.
Раскрыл газету, но нет, лучше пить.

Иду в сияющий вагон-ресторан,
Иду обратно, воздушен и пьян.

Версингеторикс. Утренний чай.
Франции нежной земля, прощай!

Тот полдень в памяти не стерт,
Когда, оставив пальмы парка
И сьесту Специи нежаркой,
Мы плыли на Венерин порт.
Проливы, заводи, отроги
Холмистых выжженных пустынь,
Дрожащих далей зной и синь
И щебень вьющейся дороги.
Ты помнишь гладких скал откос,
Развалин плиты и площадки,
Грот неуютный, отдых сладкий
И на кладбище рыжих коз?
Цепь лестниц легких и счастливых,
Из смуглых рук воды стакан,
Над морем белый ресторан
И стаю рыб внизу пугливых?
Как мы на катер заспешили,
Канат отвязан, рев, толчок.
Уж в колыханье винной пыли
Тускнел рыбачий островок.
Нам пленную прорезал тень
Маяк планеты, суеверен.
Проходит все. Но был Венерин
Тот пестрый и бездомный день.

Пред завтраком толпа пестрит
Вдоль Арно, медленной прогулкой
Весенний будит аппетит,
И полдень встречен пушкой гулкой.

Февральский воздух свеж и прян,
Рука рукой у локтя сжата.
Жужжа, слетает звон кампан
С холмов зеленых Сан Миниато.

Куда мы денемся с тобой?
В твоей петлице вянет роза,
И ослепляет синевой
Оснеженная Вальомброза.

Поставив сбоку башню Синьории,
Прозрел Арнольфо дерзкий идеал,
Прекрасного нарушил симметрию
И новый зодчества канон создал.

Под аркой лоджии Персей Челлини
Лоснится медно, выхолен и пуст,
И мрамор групп в изломе сытых линий
Сближением разбужен наших уст.

Лишь то, что неожиданно, нам сладко.
Из-за палаццо выплыла луна.
Не все в любви, как этот мрамор, гладко,
Но, безрассудная, милей она.

Не симметрично любим мы и зыбко:
Сближенья нежные после обид.
Но бледная пьянит мой дух улыбка,
И сердце, счастья полное, дрожит.

Молитв Беато, трепетных икон,
И рук и крыльев, онемевших свято,
Пыланьем вечер золотой сожжен,
И в огненной пыли полота заката
Дрожит и рдеет серебристый звон.

Над гущей улиц тенистой и сжатой
Созвучьем легких башен повторен
Дух нежности пронзенной и крылатой
Молитв Беато.

Мелеет день, но мглистый медлит сон.
В прозрачности холмов голубоватой
Проходит хор бесполых, кротких жен,
Припухлых, розовых и тепловатых.
И тайной прелести исполнен он
Молитв Беато.

Я не пишу теперь стихов беспечных.
Не разрешив практических задач
И отложивши ряд ненужных вечных,
Бездумно я брожу в прохладе дач,
В тени садов приморских и приречных.

На розовом песке играю в мяч
У Адриатики зелено-млечной.
Оранжев парус, ветра вздох горяч.
Я не пишу.

Мне странным кажется притворный плач,
Ужимки лирики и чувств увечных
И вывих разложений бесконечных.
И чтобы рифма утлая без встречных
Не рвалась по волне за лодкой вскачь,
Я не пишу.

О незнакомые салоны,
Куда вас вводят первый раз!
Из всех углов тайком влюблено
Косится на хозяйку глаз.

Дымится кофе, лампы глухо
Горят меж чашек и гвоздик,
И друг нашептывает в ухо
Чуть переперченный дневник.

Ах, в сердце жизни есть запасы,
Остроты рвутся с языка,
А геммы, кружева, атласы
Кружат мне голову слегка.

Окно раскрыто на каналы,
Дрожит бродячий гондол свет,
И баркароле запоздалой
Гитары вторит жаркий бред.

Чудесно все, что незнакомо,
В любви мы любим узнавать.
И трепет пальцев, жар, истома
Привычкою не могут стать.

Взгляд любопытный не устанет
В чужих глазах искать до дна,
И рот целованный не вянет,
Лишь обновляясь, как луна.

Голубки Марка, вечер осиян,
С кампаной слился робко вальс под аркой.
Ложится солнце в сеть каналов жарко.
Окрай лагуны плоской сиз и рдян.
Насмешница, и ты — голубка Марка.

Все тот же он — задор венециан,
Дворцов линялых плесень, рис, пулярка,
Абат-атей, родосского стакан,
Голубки Марка.

Но полночь уж. Сгорели без огарка
Гитары, маски, жирный лоск румян,
Вся в пестрых платьях золотая барка.
Стал шалью черной радужный тюльпан.
Но рокот ваш как радостный пеан,
Голубки Марка!

Кто так надменно, так покорно,
Так упоительно любя,
Сквозь гамму ласк и примирений,
Обид и долгих опьянений,
Тереза, нежный, хищный, вздорный,
Другой кто мог вести тебя?

Где блеск другой, на мой похожий?
Мой хмель и жар, моя любовь
Создали профиль злой камеи,
И эти локоны у шеи,
И мушку в матовости кожи,
И чуть приподнятую бровь.

Густое черное вино
Прилило к щекам терпким жаром.
Мне ненавистно казино,
Скитание по ярким барам.

В тебе есть странная черта,
Противочувствий дрожь и сила.
Мучительно вдруг складка рта
Небесный облик исказила.

Пойдем на воздух, ты бледна
От карт и давки, ламп и дыма.
Смотри: лагунная луна
Влияньем древних чар томима.

Лепечет плоско у крыльца
Волна отрады запоздалой,
И хрипло окрики гребца
Несутся в темные каналы.

Мосты горбятся, фонари
Тускнеют, и набухло платье.
Тоскливо тени ждут зари
В угаре хилого зачатья.

Я стал блаженно нем и тих,
И словно растворилось тело,
Волос каштановых твоих
Рука коснуться не посмела.

Ты — эхо душ, ты — сердце карнавала,
Кристалл столетий, в неизвестность нить.
Нагорного достигнув перевала,
В тебя смотрюсь, чтоб мир в себе открыть.

Осколки буйства, воли и гармоний,
Скрещенье рас, узлы святых судеб,
Пустынный храм и огненный вертеп,
И все тщеты измеривший Петроний.