Сергей Сорока - Стихи

Под моим окном рябина,
как весною, расцвела
белым цветом и с рубином
ягод – радует меня.
Словно бы весна и осень
встретились – и лето вспять
зашагало… в небе просинь
не устала нам сверкать.
Чудный август вдруг весною
заиграл на склоне дней.
Словно в радости со мною
делится мечтой своей —
возвратиться в детство, юность
снова весело прожить.
Лёгкая печаль и чудность
восстанавливает нить —
связь с прошедшими годами,
где цветущая вновь звень
запечатлена цветами
в этот августовский день.

В пылу осенних многоточий
скользит задумчивость моя.
Короче стали с ходу ночи,
и пригорюнилась Земля.
Дожди с осенней ипостасью
пролили войлочный запас.
Похолодевшее ненастье
опять не радует уж нас.
Неярко светит в небе солнце.
Туманы стелются, река
под ним своё скрывает донце,
не отражает облака.
В огне осеннего разгула
иду забокой в дальний лес,
подальше чтоб от Барнаула
оставить невесёлый стресс.

Расправлю-ка я позвоночник,
быть может, мыслишка придёт,
и вновь запишу Твой подстрочник
для ветхих безвестных господ.
Они не читают Поэтов,
не смыслят, понятно, в стихах.
Закончилось тёплое лето,
и сырость кипит в облаках.

Наверно, наступит прохлада.
Я буду смеяться опять
над тем, что упала ограда.
А где же штакетник-то взять?!
Однако, сегодня и завтра
всё будет так тихо в бору.
Мне выпала красная карта —
я верхнюю ноту беру.

Я живу в своём апломбе,
веселюсь, мне не понять,
что написано на ромбе,
то ли «а», а то ли… «Ять»
отменили коммунисты —
изуродован язык,
откликаюсь я на зык —
подпевают гармонистам,
а они свои меха,
как растянут на два метра —
пляска искренне лиха.
Звук уносит с грустью ветра
до печального стиха.
Написал вчера о счастье,
получилось, как труха
из невиданной напасти.
Публика ко мне глуха,
потому живу в апломбе.
Песни слышу петуха —
вот орёт, ну, просто гоблин.
Получилась чепуха,
я сломал с утра оглобли
о спиняку пастуха,
потому как был в апломбе.

Вечернее небо прекрасно —
алеет гряда облаков.
И день пробежал не напрасно —
я с полной корзиной стихов
вернулся под вечер из леса —
уже заблестела луна.
Так много во мне интереса
опять возбудила она.
В заоблачной выси межзвёздной
туманится млечности Путь.
В обители сумрачно поздней
меня пополам не согнуть.
Стою опечаленный тенью —
стремится меня обогнать
в суровости стихотворенья,
когда утонувшую гать
я вновь навожу по болоту,
шагая по жиже времён,
к себе на деревню к заплоту
иду с непонятных сторон,
где я непонятно суровый
чудил в безвозвратной тоске
и спорил зачем-то с вороной,
сидевшей на сгнившем сучке.

Бессмысленно мне колобродить
на листьях осенней тоски,
не зная в сермяжности брода,
ссыпать в беспокойство пески,
в осеннюю слякоть застоя
под бурями гнуться нельзя.
Пространство до жути пустое,
покрыта листвою земля —

Шуршит, неумолчно тоскуя
по прежнему статусу грёз.
Порою от счастья ликую
под истовой лейкою гроз,
несущих заряд очищенья
от скверности пыльных дорог.
И снова шумят превращенья
из счастья в застойность тревог.

Печаль осеннего разлива
струится дождиком с небес.
Забока вновь «отговорила»,
снимая беспокойства стресс.
Стучит паром колёсной плицей —
с последней спорит он волной.
Спокойствие опять на лицах,
загар не луговой, степной.
С улыбками забытых песен
звучит серебряный рассвет,
а Мир насыщенностью тесен…
…другого, извините, нет.
Быть может, на другой Планете
он попросторнее, чем наш
в безумно частном Интернете,
где властвует над нами фальшь.

Мы восхищаемся собою
при тёплом слове в адрес свой
и виртуальною судьбою
довольны, счастливы впервой.

Я усну на газоне сомнений,
уставлю свой взор на луну
и скажу: – Эй, мгновенье,
задержись на минутку одну. —
Пусть узнает Поэта пространство
невесёлых раздумий в огне
запылавшее снова убранство
в переливах бесчувствий во мне.
На бессмысленность горькой обиды
в сушине неизвестных забот
надо чувствовать жизни солидность.
Чушь степенства и гордость – за борт
выбрось, с ходу поймёшь осужденье
неприятности новых времён
и суровую грусть заблужденья
с вероятно безвестных сторон.

Нас с внуком обидеть? Да, что вы!
Не сможет никто, никогда!
На подвиг житейский готовы,
нам светит роскошно звезда,
что лыбится, видишь, от счастья
при виде Поэтов мечты —
во всём без балды состояться —
наводим меж нами мосты,
а их все стремятся разрушить.
…Но это же полная чушь.
Да, нет, никому не нарушить
родство поэтических Душ.

Осенняя нравится тяжба.
Суровый, но искренний взгляд
на месте в безвинности каждый,
листок не вернётся назад,
а будет лежать под ногами.
Шуршать при тяжёлой ходьбе
полями в стерне и лугами
с ночным переливом в судьбе.

Я помню безвыходность чувства,
в суровости странных забот
мои расплываются чувства,
и мне не хватает свобод,
закованных в латы безвестья
под синим безлунным шатром,
где льётся осенняя песня,
уже не беснуется гром.

Трагичность осеннего буйства
всё чаще ввергает всех в сон
печального с посвистом чувства
пред святостью древних икон.

Они нам прощают познанье
законов забытых времён.
Напрасны, как видим, исканья
неравновеликих имён.

На ветреном склоне участья
под пологом святости лет.
Купается исподволь в счастье
себя не познавший Поэт.

Не привыкайте к дефициту
вы к чести, совести своей.
Траву, подобно антрациту,
не рассыпайте в поле дней.
Суровость схватится за бёдра,
не признавайся ей в любви,
которая не носит вёдра
не сзади и не впереди.

Иду спокойненько забытый —
она шумит, а мне смешно,
что было даже одиноко
смотреть в открытое окно
за синий лес в печали грустной,
не думая о пошлых днях,
которые умчались с хрустом,
как будто летом на санях!

Что неслыханно, то свято,
хоть понять и не дано,
что идём туда обратно —
гордые бежим в кино —
на стене осеннего рассвета
под нелепостью степной
ждём ошалелые ответа,
не зная, что там за стеной
чистого дождя из лета.
В осень вторгшийся с утра,
потому что есть примета —
будет точно на ура!