Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

20. Впервые: Огонек. — 1990. — № 47. — С. 16.

21. Впервые: «82 сонета…». С. 85. Полуда — тонкий слой олова, которым покрывают поверхность металлических изделий для предохранения от окисления; здесь — пелена (ср. укр. выраж. «полуда спала з очей»).

22. Впервые: К89. С. 60.

23. Впервые: К89. С. 61.

24. Впервые: К89. С. 61.

25. Впервые: «82 сонета…». С. 91.

26. Впервые: Лит. газ. — 1990. — 3 окт. — С. 8.

27. Впервые: Лит. газ. — 1990. — 3 окт. — С. 8. …в мироподобьях — неологизм.

28. Впервые: Лит. газ. — 1990. — 3 окт. — С. 8.

29. Впервые: К89. С. 62.

30. Впервые: К89. С. 63. Софокл (496–406 до н. э.) — знаменитый древнегреческий драматург.

31. Впервые: «82 сонета…». С. 101.

32. Впервые: «82 сонета…». С. 102. Премноготерпны, верблюжную — неологизмы. Об образе верблюда у Ч. см. коммент. к ст-ю «Верблюд».

33. Впервые: «82 сонета…». С. 105. … ласточка надежды… — Образ ласточки в этом цикле окрашен мандельштамовскими интонациями (ср. его знаменитую «Ласточку», где в подтексте задается присутствие Н. Я. (Надежды!) Мандельштам).

34. Впервые: «82 сонета…». С. 106.

35. Впервые: «82 сонета…». С. 107.

36. Впервые: «82 сонета…». С. 108.

37. Впервые: «82 сонета…». С. 109.

38. Впервые: К89. С. 64. …смешны, как умникам Иисус, как взрослому дитя, как Мандельштам и Надя. Дон Кихот — Этот смысловой ряд символизирует ориентацию поэта на разрыв с профанным миром, не принимающим чуда любви и самопожертвования.

39. Впервые: «82 сонета…». С. 113. Ты — Мандельштама лучшая строка… — Подводя итог многочисленным мандельштамовским «следам» в «Сонетах Любимой», необходимо признать прототипическую роль отношений О. Э. и Н. Я. Мандельштам для создания Ч. модели идеальной любовной пары. Глубинным подтекстом для такого сближения была любовь к поэзии Мандельштама Лили (о любви к ней самого Ч. уже не раз говорилось). Кроме того, с появлением Лили Ч. еще больше проникся метафизикой изгойства («еврейства»), обнаженной в его строке «кто в наши дни мечтатель и философ, тот иудей».

40. Впервые: «82 сонета…». С. 114. …у авторов «Войны и мира», « Жизни и судьбы», « Живаго» — Л. Толстого, Гроссмана, Пастернака, любимых писателей Ч. Мирооблетным — неологизм.

41. Впервые: «82 сонета…». С. 115.

42. Впервые: «82 сонета…». С. 116.

43. Впервые: Огонек. — 1990. — № 47. — С. 16. …та власть, что движет листья и светила. — Аллюзия к знаменитой строке Данте Алигьери «Любовь, что движет солнце и светила» («Божественная комедия»). Вещероб — неологизм.

44. Впервые: К89. С. 63. По справедливому наблюдению И. Лосиевского, «образ Любимой у Ч. предельно приближен к двоящемуся образу Бога-Природы: „Ты — мой собор единственный, ты — лес мой, / в котором я с молитвою стою, / Ты вся — душа, вся в розовом и белом. / Так дышит лес. Так должен пахнуть Бог“».

45. Впервые: «82 сонета…». С. 121. Парфенон (греч. Parthenyn, от parthēnos — дева). — Храм богини Афины Парфенос в Афинах, величайший памятник древнегреческого искусства (447–438 до н. э.).

46. Впервые: Пушкинский праздник (приложение к Лит. газ.) — 1988. — 25 мая — 7 июня. Который век безмолвствует народ… — Аллюзия к финальной ремарке «народ безмолвствует» в пушкинской трагедии «Борис Годунов»; одна из самых частых характеристик народа у Ч.

47. Впервые: «82 сонета…». С. 123.

48. Впервые: К89. С. 64.

49. Впервые: «82 сонета…». С. 125.

50. Впервые: «82 сонета…». С. 126. …за все, за все тебя благодарю… — Аллюзия к первой строке ст-я Лермонтова «Благодарность» («За всё, за всё тебя благодарю я…»).

51. Впервые: Лит. газ. — 1988. — 24 авг. — С. 6 Король был гол. — Аллюзия к сказке Г. Х. Андерсена «Новое платье короля».

«А как же ты, чей свет не опечалю…». Впервые: Новое рус. слово. — Нью-Йорк. — 1994. — 26–27 февр. С. 11.

Печ. по: ЦК. С. 167–179. Впервые (отрывки из поэмы) в газ.: Время. — Харьков. — 1993. — 5 июня. Из письма Чичибабина Копелиовичам, дек. 1991: «…Может быть, Миша помнит, у меня было когда-то что-то вроде поэмы о Пушкине, юношеское, в книжке „Мороз и солнце“. Я эту поэму переписал заново, сделал ее раза в два больше, это самое главное из того, что у меня сейчас написалось» (РиП. X., 2002. С. 379). Поэма, которой Чичибабин придавал столь большое значение, вызывает противоречивые оценки критиков — вплоть до полного неприятия этого произведения (при этом поэма никогда не становилась предметом вдумчивого анализа). На наш взгляд, для ее объективного прочтения следует учитывать несколько моментов:

1. Чичибабинская идеализация Пушкина осуществляется в рамках поэтической мифологии XX века (ср. «Мой Пушкин» Цветаевой, «Александр Пушкин» Булгакова, «Пушкинский дом» Битова и др.), не имея ничего общего с насаждавшимся официальным культом поэта. Частью «деканонизации» становится соотнесение Пушкина с народной смеховой культурой, привнесение в образ черт скомороха, шута, близких поэтике самого Ч. («рубаху красную напялив, хохочет, голову задрав», «как белка, прыгает на борт и ловко руки жмет матросам, кого поймает, всем подряд», «не белоручка и не скаред, он их смешит и зубы скалит», «хоть ведал, у печурки чадной и в лапотки переобут, как лют и страшен русский бунт»).

2. Творя свой миф о поэте-страстотерпце, Ч. одним из первых вернулся к теме духовного пути Пушкина, а следовательно, и духовности русского человека вообще (ср. высказывание Гоголя «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет»). Отсюда образ Пушкина, который «в тебе ль, во мне ль как Божий замысел остался…», «будто все собрал соблазны, дабы, вкусивши, превозмочь», «он сам — духовности герой, среди известных величайший». Найденная Ч. формула «и как он был во зле отходчив и постоянен в доброте» раскрывает тайну притягательности живого, мятущегося, но непрерывно устремленного к свету человеческого существа.

3. Наконец, поэма «Пушкин» обобщает многолетний опыт чичибабинского «пушкиноведения», подводит итог размышлениям о месте поэзии в мире — итог тем более важный, что Ч. не верил в самоценность творческих исканий, не подкрепленных поведением и поступками. Вот почему на каждом этапе своей жизни (в лагере; в вынужденной изоляции конца 50-х — начала 60-х; в одиночестве 70-х, когда поэт переживал «медленный отлив друзей» (Волошин), связавших тайну жизни с обретением политических свобод; наконец, в начале 1990-х, когда в распадавшейся стране не осталось места для «всемирной отзывчивости») Ч. обращался к Пушкину, заново создавая нетленную Россию и самого себя. В этом смысле итоговое место поэмы в его творчестве несомненно.