Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

СЕВЕР {11} 11 Север. Печ. по: М60. С. 33. Впервые: М. С. 59. Первоначальный вар. в ЯП. С. 3 («Край родной, лесной, звериный, птичий…»), датируется по ЯП. Север — постоянный концепт чичибабинской лирики, символ изгнания и несвободы, противостоящий духу привычного для поэта южного (украинского) пейзажа; вместе с тем в этом ст-и противопоставление Севера и Юга служит осмыслению жизненных контрастов. Кама — река в европейской части России, левый приток Волги; в середине XX века входит в русскую поэзию в связи с лагерной темой (ср. ст-я Мандельштама «Как на Каме-реке глазу темно, когда…», «Я смотрел, отдаляясь на хвойный восток…» (1935)).

Край родной, лесной, звериный, птичий,
полный красок, светлый от росы,
по тебе немало бродит дичи,
сердце мрет от мощи и красы.

Там — колосья спелые, литые,
тут — лесов колючие рога,
в темных водах зори золотые,
на болотцах пестрые луга.

До людского логова не близко.
Лес под ветром иглами шумит,
не смолкая, смолкою обрызган,
небесами белыми облит.

Низом шелест стелется осенний,
от берез исходит аромат,
и под их благоуханной сенью
отдыхают звери, задремав…

Затрещит валежник под ногами —
запоет в охотнике азарт…
А про ночи белые на Каме —
никому про то не рассказать.

Хорошо от всех рабочих мытарств,
от жары и пыли городской
в этих чащах досвежа умыться
золотой крестьянскою росой.

Я прошел по Северу веселый,
улыбался людям по пути,
полюбил леса его и сёла,
тишину осенних паутин.

И когда состарятся ладони,
и когда, утихнув и сомлев,
оплошает сердце молодое,
отгуляют ноги по земле,

помутятся очи — и шабаш им, —
я последним взором подыму
те озера с плёскотом лебяжьим
и деревья в дрёме и дыму…

На земле не жал я и не сеял,
но душа взойдет на небеса,
к Богу в гости, если Юг и Север
хорошо я людям описал.

ВОСПОМИНАНИЕ О ВОСТОКЕ {12} 12 Воспоминание о Востоке («Чуть слышно пахнут вяленые дыни…»). Печ. по: М60. С. 70 (датируется по ЯП). Впервые: М. С. 75. Вар. в ЯП. С. 94. Во время воинской службы в Закавказье в 1944 или 1945 г. Ч. ненадолго приезжал к родным, эвакуированным в Чимкент.

Чуть слышно пахнут вяленые дыни.
У голубых и призрачных прудов
поет мошка. В полуденной пустыне
лежат обломки белых городов.

Они легли, отвластвовав и канув, и
ни один судьбой не пощажен,
и бубенцы беспечных караванов
бубнят о счастье мнимом и чужом.

Верблюды входят в сонную деревню —
простых людей бесхитростный приют.
Два раза в год беременны деревья,
плоды желтеют, падают, гниют.

Мир сотворен из запахов и света,
и верю я, их прелестью дыша,
что здесь жила в младенческие лета
моя тысячелетняя душа.

СТЕПЬ * {13} 13 Степь. Печ. по: М60. С. 60. Впервые: МиС. С. 50. Первоначальный вар. в ЯП. С. 98 (датируется по ЯП). Степь — сквозной символ лирики Ч., восходящий к ландшафту родной ему Слобожанщины (о значении топонима Слобожанщина см. «Предисловие»).

Здесь русская тройка прошлась бубенцом,
цыганские пели костры,
и Пушкина слава зарылась лицом
в траву под названием трын.

Курчавый и смуглый промчался верхом,
от солнца степного сомлев,
и бредил стихом, и бродил пастухом
по горькой и милой земле.

А русые волосы вились у щек,
их ветер любил развевать…
И если не это, то что же еще
Россией возможно назвать?..

Шумит на ветру белобрысый ковыль,
и зной над лугами простерт,
и тут же топочет, закутавшись в пыль,
веселый украинский черт…

В румяной росе веселится бахча
под стражей у двух тополей.
Девчата болтают, идут хохоча,
и нету их речи милей.

И светлая речка, сверкая, течет,
и свежесть той речки, как дар…
И если не это, то что же еще
зовут Украиной тогда?..

Я сам тут родился и, радостный, рос,
и сил набирался, и креп,
и слушал ритмичную музыку кос,
и ел ее сладостный хлеб.

Тут чары смешались двух родин-сестер,
и труд их кипит, как душа,
и воздух, как перец, горяч и остер,
и этим я чудом дышал.

ПРОСЬБА {14} 14 Просьба («Соловей, птица Божия…»). Печ. по: М60. С. 22. Первоначальный вар. в ЯП. С. 100 (датируется по ЯП).

Соловей — птица Божия,
научи меня петь, как ты.
До последней сердечной дрожи я
полюбил земные сады.

Вечера в синеве и золоте.
Голосистых рассветов гам.
С тихим стуком падают желуди
к освеженным росой ногам.

И цветут сады в изобилии,
и на цыпочках ходит грех,
и встают лебедями лилии
над прозрачной душою рек.

Уголки, что манили из дому,
где с любимой вдвоем бывал, —
каждой песней моей неизданной
поклониться хотел бы вам.

Вот опять зазвучали и ожили
дорогие черты…
Соловей, птица Божия,
научи меня петь, как ты.

СНЕГ НА КРЫШАХ И ВЕРШИНАХ {15} 15 Снег на крышах и вершинах («Ко мне города оборачивались крышами…»). Печ. по: ЦК. С. 23. Аналогичный текст в ЯП. С. 117 (датируется по ЯП). Ст-е написано в Закавказье, но первая строка передает вид из окна чердачной комнаты в Харькове (ул. Рымарская, 1), где он поселился гораздо позднее.

Ко мне города оборачивались крышами.
Из окон моих даже днями морозными
мне улицы были сырыми и рыжими,
а крыши в снегу — как торт неразрозненный.

Прямо ешь этот снег, соси да похрустывай,
да хрустальные капли роняй на лацканы.
Я помню, я видел, шатаясь по Грузии,
такой же белый, чистый, неласканный.

Внизу он лежит завшивленным рубищем,
а там, рассверкавшись алмазными иглами,
горит по ночам заменяя любящим
лисицу небес, если та не выглянет.

Его, как корону, на темя воздев, звенеть
любо вершинам, светлеть — румяниться…
А почему он чем выше, тем чище и девственней?
А потому, что люди туда не дотянутся.

Не плюют на него и не мочатся,
не скребут его дворники совками-метёлками…
Мне там, на вершинах, замерзнуть хочется
под вечнозелеными елками.

Чтоб где-нибудь, пускай на дне,
познать паденья и победы,
ласкать подруг, давать обеты
и знать, что в новом сонме дней
еще шумней, еще мутней
клубятся страсти, зреют беды.