Василий Молодяков - Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников

Ты пел всегда про радость дня,
Ты мудрость знал змеи очковой,
Ты шел, в душе своей храня,
Стихов отточенное слово…

И вот теперь покинул нас
Тот, в ком мы мудрость познавали…
Был час девятый… страшный час…
Померкло солнце… скрылись дали…
Смешались в хаос все пути,
И в храме скорби и печали
Звучит «последнее прости».

В те годы, в страшные те годы,
Когда в провале двух эпох
Мерцали мертвые эподы
Кошмарами Эдгара По, —

Когда свирелями Вердена
Звенел в поэтовой молве
Закон губительный: из плена
Лети, лети! – Au vent mauvais! [5]

Когда, как мертвых листьев шорох,
Был слог, был звук, был лепет слов,
Зануженных в шаманьих шорах, —
Свое он начал ремесло.

Да. Помним. Заласкать мещане
Хотели бронзу, сталь и медь,
Чтобы от их проржавых тщаний
Гортани гневной онеметь.

Но Врубелем в точнейший контур,
Собой – в законченный портрет
Навеки впаян, – горизонту
Ночному был он – строгий свет.

Кругом на отмели и рифы
Бросались в гибель корабли,
И клювами когтили грифы
Мыс Прометеевой земли.

Кликуши плакали и выли,
Ему свистели в пьедестал
И злобой харкали, – не вы ли,
Кто нынче в гроб ему рыдал?

Он устоял, шальному тропу
Подковой мягкий рот стеснив,
Валун Рутении в Европу
Перегранил – Бореем с нив.

И стал над безднами провала,
На грани берегов иных,
На догоранье карнавала
Смотря с презреньем седины.

И первым смелым из былого
Вошел в огонь, в грозу, в октябрь,
Свое взыскующее слово
С багряной бурею скрестя.

Ушел, испив вино и оцет.
Живет, расплавив миг в века.
Vos morituros nasci docet,
Vos nasciendos evocat. [6]

Два долгих дня, две долгих ночи
Стоял почетный караул —
Не разбудили б – ведь рабочий,
Устав за долгий день, уснул…
Не разбудили б… Тише, тише,
Знамена ластились к нему…
Спокоен, он в цветочной нише
Принял таинственную тьму…
Враги, друзья… Но не волнуют
Привет, и слезы, и укор,
Теперь, когда его целует
Седая смерть в угасший взор…
И все равно, что он бессмертен —
Тому, кто здесь и нищ, и нем…
Ведь заколдован и зачерчен
Путь мерзлым снегом хризантем.

Посторонитесь
перед железным отчаяньем,
Похожим на силу,
Чем дышало Брюсова имя
Под небом синим.
Помните
всю особенность
Этой не теплоты,
Сухую яростность страсти,
Жадные поиски красоты!
Величавое отвращенье
Рядом с волею к жизни
Замкнутого человека
Без мирной отчизны.
Но безотчизной и наша становится
Жизнь
перед убылью силы,
Когда вздрагивает морозом
Октябрь без Брюсова
У разрытой могилы…

Нас было трое на турнире:
С улыбкой девы на губах
О небесах звенел на лире
Воздушный Вольфрам Эшенбах.

Но, скован чьим-то властным взором,
Он вдруг растерянно умолк
Перед волшебником Клингзором,
В наш круг ворвавшимся, как волк.

Откуда были эти звуки?
Сокрытое от всех людей
Путем таинственной науки,
Казалось, вызвал чародей.

Вдохнувши страсть в свой стих железный,
Вонзавший в сердце сотню шпаг,
Он Эвридику звал из бездны,
Елены призрак оживлял.

Но образ дщери лебединой
Терялся в сумраке, а я
Усвоить мнил твой ум змеиный,
Доспехи бранные куя.

Да, ты мне грудь наполнил ядом,
Клингзор, но помнишь ли ту ночь,
Когда рождалась с нами рядом
У графа Вартбургского дочь?

И, как пчела вонзает жало,
Ты острый взор вперил туда,
Где лучезарная сияла
Над замком Вартбургским звезда.

Елена спит в Лакедемоне.
Ее пленительную ложь
Волшебством песенных гармоний
О, новый Фауст, не тревожь!

В Колхиде собранные зелья
Ты истощил, усталый маг,
И роковое новоселье
Тебе приготовляет мрак.

Молись же той, чей светлый жребий
Ты угадал по книге звезд:
Она давно цветет на небе
Средь Иисусовых невест.

Тиран покорных кирпичей,
Строитель Сухаревой башни,
Ответь: ты наш или ничей,
Ты нынешний или вчерашний?

Как будто не было «вчера»,
Как будто снова метят даты
И снова противу Петра
Бунтуют вольные солдаты.

Пускай забава палача
В царе не нравится милорду —
Он рубит головы с плеча,
И клейма жжет, и лупит морду,

И башня – в память мятежа,
Покуда тешится хозяин, —
Опальный город сторожа,
Встает из северных окраин.

Здесь будет жить начетчик Брюс,
Дитя Европы легендарной,
Кому купец-великорус
Обязан книжкой календарной.

Весь век, до вечера с утра,
Прожив на Сухаревском рынке,
Немало сказок про Петра
Купец расскажет по старинке.

Небрежным сплевывая ртом
На исторический булыжник,
Он нам поведает о том,
Как жил и умер чернокнижник.

Но, с ним по имени един,
Хоть из среды великоруссов,
– И тоже Сухаревки сын —
От нас ушел Валерий Брюсов…

Так пусть народная молва
К легендам новый сказ прибавит
И по Мещанской тридцать два
Квартиру милую прославит!

Его воспламенял призывный клич,
Кто б ни кричал – ноавтор или Батый…
Немедля честолюбец суховатый,
Приемля бунт, спешил его постичь.

Взносился грозно над рутиной бич,
В руке самоуверенно зажатый.
Оплачивал новинку щедрой платой
По-европейски скроенный москвич.

Родясь дельцом и стать сумев поэтом,
Как часто голос свой срывал фальцетом,
В ненасытимой страсти все губя!

Всю жизнь мечтая о себе чугунном,
Готовый гимны петь грядущим гуннам,
Не пощадил он – прежде всех – себя…

Книгочием и прорицателем
В этих строгих днях я живу.
Опыт прошлого отрицать ли им,
Если связь видна наяву?

Над пергаментами знакомей труд,
И ночами вникать легко
Ясновидящему психометру
В отдаленную мглу веков.