Н. Денисов - Стезя

Иду – бреду в огнях. Куда, не знаю?
Иду... И тут – фартовая – она:
Ажур колготок, ножки, «четвертная» –
В ажуре том – начальная цена.

На хате – стол, шампанское рекою,
Витают вздохи – милый, дорогой!
Плачу за все я царственной рукою
И наливаю весело – другой.

Час утра. Та же жаркая погодка.
В башке туман. И думы глубоки.
Па Смольном флаг. Цела и «мореходка» [11] Мореходка – паспорт моряка загранплавания .
А этот факт оценят моряки.

Завершили большой переход,
Точно к сроку доставили грузы.
Как Везувий, остыл пароход,
Якоря скрежетнули о клюзы.
Шапки вверх! Но молчала братва.
Тишина – по трюмам и отсекам...
В те часы хоронила Москва
С ритуальным почетом генсека.
Щекотливый державный вопрос
И у нас был продуман заране:
У гудка встал партиец-матрос,
Что стоял на руле в океане.
Трижды вынул он души из нас.
И радисты сработали круто:
Сотня пушек ударила враз –
Холостыми пока... Для салюта.
Погадали: кто сядет на трон?!
А к нему уж – без нашего спроса, –
Пробирался,
Спеша с похорон,
Это будущий «узник» Фороса.
Помню, день был и мрачен и сер,
И циклон налегал по-пиратски,
Начинался разгром СССР,
Первым пал Петропавловск-Камчатский.
В горле бухты кипел океан,
И над рубкой, пока еще робко,
Шевелился горячий вулкан –
Ключевская дозорная Сопка.

Поет комар, гудит мошка,
Стрекочет вещая сорока,
И кот на троне чердака
Xолостякует одиноко.
Бычок об угол чешет бок,
В сарае хрюкнул боров сонный,
«ДТ» свалил в канаву стог –
Ничейный, стало быть, – казенный.
Ничья дорога, даль ничья... Но – чу!
Как будто скачут тройки?
И, сдунув с крыши воробья.
Нагрянул ветер перестройки.
Ура! И выкрикнув «ура»!»,
Забив всех раньше в барабаны,
На этот ветер флюгера
Отреагировали рьяно.
Опять на гребне, на виду
За всенародные усилья:
Теперь в двухтысячном году
Сулят здесь лад и изобилье.
Толкуют складно – блеск и шик!
Мол, были беды и потери...
И хмуро, думает мужик,
Привычно в будущее веря:
«Ну что ж, идем к версте верста,
То попустительство, то ломка.
В итоге жизнь и прожита –
Вся для счастливого потомка...»

Нет, нет – не наркоманы!
Иду, бросаю взгляд:
В кроссовках и бананах
Они сидят, галдят.
О чем?
Прикину вкупе –
И хил и беден слог,
Толкут водичку в ступе,
Вот так и я толок.
При кепке, при монете,
При флотских брюках клеш...
У отроков у этих
Изысканней балдеж.
В тревожных ритмах века,
Где кругом голова,
«Монтана», «дискотека» –
Со смаком пьют слова.
Лопочет: «Мани, мани!»
Висящий, как праща,
Транзистор фирмы
«Сони» На плечике прыща.
Свободный от иллюзий,
От сложностей души,
Он цедит, глазки сузив:
«Цигарку разреши...»
И все-то понимаю,
И взгляд мой злой – в упор,
И все же вынимаю
Проклятый «Беломор».

Потолкаюсь на перроне,
Людной улицей пройду.
В молодом микрорайоне
Друга старого найду.
Он живет себе не звонко,
Получает за труды –
Без чинов, без «жигуленка»,
С перебоями воды.
Помолчим неторопливо,
Не тревожа белый свет.
Рублик с мелочью на пиво
Наскребем, а пива нет!
Час, другой и третий минет
Будто не пили вовек!
Приучает к дисциплине
Наш теперешний генсек.
А душа нет-нет застонет:
Дорогой мой, дорогой!
Поделом нам! Эх, вы, кони,
Эх, бубенчик под дугой...

Я ехал пьяный на телеге,
Конек умен, трусил едва.
Моталась в сумраке и неге
Моя чужая голова.

Мы ладно бражничали с кумом,
Мы в чувствах родственных клялись,
То в даль стремились наши думы,
То в стратегическую высь.

Что было – было! Шито-крыто.
Доехал, спать ушел в лесок.
А мог сыграть бы под копыто,
Или упасть под колесо.

Теперь идеями пронизан,
Я большее к куму – ни ногой.
Гляделки пучу в телевизор,
Сижу, весь правильный такой.

И для жены, как замечаю,
Пришла иная благодать:
Спешит налить мне чашку чая
И дырку бублика подать.

Старинным чистым светом
Луна в ночном окне.
И чудятся корветы,
Как в детстве на стене.

Как призраки, как духи,
Плывут из дальних стран
Матрос с серьгою в ухе,
Братишка капитан.

Кричат: «За вами лично!»
А мне дороги нет:
На визе заграничной
Чиновничий запрет.

Что сделал я плохого?
В плену был? Не бывал!
В КБ у Королева
Подписку не давал.

С анкетой все в порядке,
Все – прочерки, тире...
Ну, резал правду-матку,
Так гласность на дворе!

Что знаю я? Компасы!
Что ближе? Синь воды!
Еще завел Пегаса,
А он не знал узды.

Манящие корветы,
Бетонная стена...
Запреты вы, запреты –
Чужая сторона.

В ресторанах, в пивных
И на прочих толкучках натужных,
Похваляясь бессовестно
Цепким умением жить.
Соберутся они,
Говоря не о «тучках жемчужных»,
Не о сини небес,
Что наивным досталось любить.

Зазвучат голоса
Жестяною и ломкой осокой,
Захрустят ассигнации – как? –
Описать не берусь!
Но молчать не могу и смотреть,
Как над болью высокой
Насмехаются эти,
Которым не больно за Русь.

Можно б мимо пройти,
Презирая роскошную скуку,
Можно б в импортных креслах
Потягивать мирно коктейль,
Если б и в кабинетах,
Верша круговую поруку,
Затаясь, не лупили
По нам же, без промаха, в цель!

Где напрасно стучаться
В двойные дубовые шлюзы,
Где стеклянному взору
Нелепы потуги стиха,
Где грустит Аполлон,
И смирнеют задорные музы,
И спешит Афродита
В пучину морей – от греха.

Потому голосит и во мне
Вековая основа,
Потому различаю,
Где истинный друг, где подлец.
Еще в сорок втором
На подталых сугробах Ростова
Это право мое
Утверждал в рукопашной отец.

Не могу я стерпеть
Их глумленья и сытого смеха,
Потому и собратьев скликаю
На общий редут.
Не пройдут! – говорю,
Откликается чистое эхо.
И собратья мне вторят:
Конечно, они не пройдут!

Потому что на свете
Есть, кроме хулы и разбоя,
И высокая правда,
И отчий небесный простор.
И стоять им, покуда
Стоят на высотах герои,
И спартанцы России
Внимательно держат дозор.