Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)

– Простите меня, пожалуйста. Если можете.

Я, лишь мельком бросив на дворника взгляд, подумала:

– Выпивши, что ли, с утра? Что за театр из-за отскочившего куска льда?

А вслух сказала:

– Да ладно. Бывает. Вы же не нарочно. Но дворник продолжал стоять, комкая в руках свою вязаную шапку, и это заставило меня повернуться и посмотреть ему в лицо.

Дворник оказался молодым, коротко стриженым мужчиной с измождённым, небритым лицом. У него были светло-ореховые глаза, окружённые морщинками, и прямой, с лёгкой горбинкой, нос. Вокруг рта залегли глубокие складки. Он не был пьян. И вдруг что-то легонько кольнуло меня внутри. Что-то смутное, ещё не успевшее превратиться в догадку.

– Вы… – начала я, не зная как продолжить.

Дворник сглотнул, прокатив кадыком по худой шее, и произнёс, с трудом подбирая слова, заполняя покашливанием паузы:

– Вы меня… не помните? Тогда, на суде… Вы за меня вступились… Век этого не забуду… Простите меня… Ради Бога, простите.

– С днём рождения, любимая! Это – тебе, лапушка моя родная. Как всегда – твои любимые жёлтые розы. И, как всегда, их ровно столько, сколько тебе лет и ещё одна в знак того, что будет и следующий день рождения, и за ним – череда других. Но над тобой годы не властны.

Знаешь, каждое утро, бреясь, гляжу на себя в зеркало и задаюсь вопросом:

– И чего она во мне нашла?

Я ведь такой некрасивый, милая. А теперь ещё и старый. Вон, видишь, залысины какие, и мешки под глазами. Да, собственно, я всегда был слишком старым для тебя, хоть и разница у нас в годах невелика. Душой старый. А ты… ты сама жизнь и вечная молодость. Я ведь рано просыпаюсь, ты знаешь. Мне в радость проснуться и, не открывая глаз, чувствовать тебя рядом – такую умиротворенную, нежную и такую красивую… Но надо вставать, начинать день… И я открываю глаза и встаю.

Сегодня я хочу сделать то, что так долго откладывал. Почему мы всегда откладываем самые важные вещи на потом? Как много мне нужно сказать тебе сегодня, родная! Сколь за многое я благодарен тебе! Я благодарен тебе за то, что ты вошла в мою жизнь воплощённой мечтой моей юности и остаёшься по сей день несравненной, неповторимой, той, которой я навсегда отдал своё сердце.

Я благодарю тебя за то, что тебя можно боготворить и ненавидеть, замирать от нежности к тебе и кипеть от негодования. К тебе можно испытывать всё, что угодно, только не равнодушие. Ты никогда не давала такого шанса. Помнишь, бывало, уж так разозлюсь на твою настырность, ну во всём она права, во всём у неё своя позиция есть. От злости выпалю: «Ну да, конечно, есть только два мнения – неправильное и твоё». А потом проходит время, гляжу – а ведь и правда, права лапушка-то моя. Это я, дурак, очевидных вещей не разглядел.

Помню, как ты проплакала целый день, увидев в электричке мальчика без обеих рук. Я тогда пришёл в замешательство не только от твоей безутешности, но и оттого, что обнаружил в себе неспособность вот так же глубоко чувствовать чужое горе. Ты многому меня научила, родная. Ты была и остаёшься моим душевным камертоном.

Зная твою уязвимость, всегда удивлялся: откуда только бралась в тебе сила духа и способность держать удар, когда, казалось, всё против тебя? Ты никогда не сдавалась, а в ответ на вызов жизни становилась дерзкой и бесстрашной, превращаясь в сгусток мощной энергии, устоять перед которым было невозможно. Ты бросала свой вызов и умела побеждать тогда, когда другие сдавались. Когда я сдавался. Самое категоричное «нет» тебе удавалось превращать в «да». Уж сколько лет прошло, а я не могу от улыбки сдержаться, как вспомню твою военную хитрость – пройти на приём к недоступному чину, надев белый медицинский халат, минуя многолюдную толпу и стражей порядка, чтобы через несколько минут выйти с положительно решённым вопросом, по поводу которого я уже отчаялся. Ну, кто бы мог до такого додуматься, кроме тебя?

Я благодарен тебе за то, что ты научила меня ничего не бояться и верить в себя, любить жизнь и творить добро, достигать невозможного и быть щедрым. За то, что слово «люблю» для тебя никогда не существовало в прошедшем времени. Сегодня утром, выбирая для тебя цветы, я думал: как меня всегда восхищал твой талант принимать подарки, даже самые пустяшные! Ты оставалась дающей, даже принимая что-то от других. Твои радость и восхищение были столь искренними, а глаза сияли такими искрящимся восторгом и сердечной благодарностью, что даритель сам чувствовал себя осчастливленным.

Как благодарить тебя, любимая, за бесценный дар – сына, рождением которого ты подарила мне бессмертие? У него – твои глаза, ты это знаешь. Такие же бездонные и способные всё выразить без слов. Он такой же максималист, как и ты, и так же требователен к себе. И у него – твоё милосердное сердце.

Как-то он уехал на работу и вернулся домой с полпути. Нашел на обочине почти умирающего котёнка – всего истерзанного, грязного, он уж и мяукать не мог. Сколько народу табуном промчалось мимо! А твой сын не смог. На работу опоздал, нагоняй от начальства получил, но это потом – а сначала котёнка домой отвёз. У него в глазах слёзы стояли, когда он этот комочек угасающей жизни в своих ладонях мне протягивал… А котенок-то оправился! И такой игривый да смышленый оказался.

А ещё, дорогая, я сегодня молю тебя о прощении. Я очень виноват перед тобой, и это чувство столь сильно, что разрывает мне душу. Не могу больше жить с этой болью, которую я тщетно прячу даже от самого себя, загнав её в самые потаённые глубины моей души. Только твоё прощение способно её заглушить. Я знаю, милая, что я всё это заслужил: это ко мне вернулась боль, которую я причинял тебе. Как я мог быть таким эгоистичным, беспощадным и жестоким с единственной женщиной на земле, ради любви которой стоит жить!

Сколько слёз я заставил тебя пролить… Список моих деяний, причинивших тебе боль, кажется мне бесконечным, и это повергает меня в отчаяние. Простить меня ты можешь только из великодушия, а по справедливости – меня и убить мало. Есть ли прощение человеку, оставившего в день рождения любимую женщину одну, в опустевшей квартире, только что покинутую единственным сыном? Ты казалась такой потерянной, так нуждалась тогда во мне, а я… А я – последний из подлецов, который заслуживает ада за то, что любимую свою не пощадил. Я ведь видел, как ты украдкой тихо плачешь, уткнувшись в футболку сына. Я и сам ощущал эту невыносимую, навалившуюся вдруг пустоту дома, из которого ушёл наш ребёнок. Но я не подошёл к тебе, не обнял тебя за плечи, не согрел тебя своей лаской и тёплым словом, не оградил от чувства одиночества.