Владимир Маяковский - Во весь голос (сборник)

как бомбу,

берет —

как ежа,

как бритву

обоюдоострую,

берет,

как гремучую

в 20 жал

змею

двухметроворостую.

Моргнул

многозначаще

глаз носильщика,

хоть вещи

снесет задаром вам.

Жандарм

вопросительно

смотрит на сыщика,

сыщик

на жандарма.

С каким наслажденьем

жандармской кастой

я был бы

исхлестан и распят

за то,

что в руках у меня

молоткастый,

серпастый

советский паспорт.

Я волком бы

выгрыз

бюрократизм.

К мандатам

почтения нету.

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту…

Я

достаю

из широких штанин

дубликатом

бесценного груза.

Читайте,

завидуйте,

я —

гражданин

Советского Союза.

Огромные вопросищи,

огромней слоних,

страна

решает

миллионнолобая.

А сбоку

ходят

индивидумы,

а у них

мнение обо всем

особое.

Смотрите,

в ударных бригадах

Союз,

держат темп

и не ленятся,

но индивидум в ответ:

«А я

остаюсь

при моем,

особом мненьице».

Мы выполним

пятилетку,

мартены воспламеня,

не в пять годов,

а в меньше,

но индивидум

не верит:

«А у меня

имеется, мол,

особое мненьище».

В индустриализацию

льем заем,

а индивидум

сидит в томлении

и займа не покупает

и настаивает на своем

собственном,

особенном мнении.

Колхозим

хозяйства

бедняцких масс,

кулацкой

не спугнуты

злобою,

а индивидумы

шепчут:

«У нас

мнение

имеется

особое».

Субботниками

бьет

рабочий мир

по неразгруженным

картофелям и поленьям,

а индивидумы

нам

заявляют:

«Мы

посидим

с особым мнением».

Не возражаю!

Консервируйте

собственный разум,

прикосновением

ничьим

не попортив,

но тех,

кто в работу

впрягся разом, —

не оттягивайте

в сторонку

и напротив.

Трясина

старья

для нас не годна —

ее

машиной

выжжем до дна.

Не втыкайте

в работу

клинья, —

и у нас

и у массы

и мысль одна

и одна

генеральная линия.

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных при социализме.

«Мне, товарищи,

этажи не в этажи —

мне

удобства подай.

Мне, товарищи,

хочется жить

не хуже,

чем жили господа.

Я вам, товарищи,

не дрозд

и не синица,

мне

и без этого

делов массу.

Я, товарищи,

хочу возноситься,

как подобает

господствующему классу.

Я, товарищи,

из нищих вышел,

мне

надоело

в грязи побираться.

Мне бы, товарищи,

жить повыше,

у самых

солнечных

протуберанцев.

Мы, товарищи,

не лошади

и не дети —

скакать

на шестой,

поклажу взвалив?!

Словом, —

во-первых,

во-вторых

и в-третьих, —

мне

подавайте лифт.

А вместо этого лифта

мне —

прыгать —

работа трехпотая!

Черным углем

на белой стене

выведено криво:

«Лифт

НЕ

работает».

Вот так же

и многое

противно глазу. —

Примуса́, например?!

Дорогу газу!

Поработав,

желаю

помыться сразу.

Бегай —

лифт-мошенник!

Словом,

давайте

материальную базу

для новых

социалистических отношений».

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

Я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных

при социализме.

О, сколько

женского народу

по магазинам

рыскают

и ищут моду,

просят моду,

последнюю,

парижскую.

Стихи поэта

к вам

нежны,

дочки

и мамаши.

Я понимаю —

вам нужны

чулки,

платки,

гамаши.

Склонились

над прилавком ивой,

перебирают

пальцы

платьице,

чтоб очень

было бы

красивое

и чтоб

совсем не очень

тратиться.

Но, несмотря

на нежность сильную,

остановлю вас,

тих

и едок:

– Оно

на даму

на субтильную,

для

буржуазных дармоедок.

А с нашей

красотой суровою

костюм

к лицу

не всякий ляжет,

мы

часто

выглядим коровою

в купальных трусиках

на пляже.

Мы выглядим

в атласах —

репою…

Забудьте моду!

К черту вздорную!

Одежду

в Москвошвее

требуй

простую,

легкую,

просторную.

Чтоб Москвошвей

ответил:

«Нате!

Одежду

не найдете проще —

прекрасная

и для занятий

и для гуляний

с милым

в роще».

Он любит шептаться,

хитер да тих,

во всех

городах и селеньицах:

«Тс-с, господа,

я знаю —

у них

какие-то затрудненьица».

В газету

хихикает,

над цифрой трунив:

«Переборщили,

замашинив денежки.

Тс-с, господа,

порадуйтесь —

у них

какие-то

такие затрудненьишки».

Усы

закручивает,

весел и лих:

«У них

заухудшился день еще.

Тс-с, господа,

подождем —

у них

теперь

огромные затрудненьища».

Собрав

шептунов,

врунов

и вруних,

переговаривается

орава:

«Тс-с-с, господа,

говорят,

у них

затруднения.

Замечательно!

Браво!»

Затруднения одолеешь,

сбавляет тон,

переходит

от веселия

к грусти.

На перспективах

живо

наживается он —

он

своего не упустит.

Своего не упустит он,

но зато

у другого

выгрызет лишек,

не упустит

уставиться

в сто задов

любой

из очередишек.

И вылезем лишь

из грязи

и тьмы —

он первый

придет, нахален,

и, выпятив грудь,

раззаявит:

«Мы

аж на тракторах —

пахали!»

Республика

одолеет

хозяйства несчастья,

догонит

наган

врага.

Счищай

с путей

завшивевших в мещанстве,

путающихся

у нас

в ногах!

Вперед

тракторами по целине!

Домны

коммуне

подступом!

Сегодня

бейся, революционер,

на баррикадах

производства.

Раздувай

коллективную

грудь-меха,

лозунг

мчи

по рабочим взводам.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед,

в египетскую

русскую темь,

как

гвозди,

вбивай

лампы!

Шаг держи!

Не теряй темп!

Перегнать

пятилетку

нам бы.

Распрабабкиной техники

скидывай хлам.

Днепр,

турбины

верти по заводьям.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед!

Коммуну

из времени

вод

не выловишь

золото-рыбкою.

Накручивай,