Мария Визи - A moon gate in my wall: собрание стихотворений

тихо тренькали мандолины
за колоннами галерей,
аромат цветущей долины
наполнял изгибы аллей.

Но сновали серые тени,
завернувшиеся в плащи,
у парадной белой ступени
направляли свои пращи.

Закончились дни веселий,
и не стало невинных тех.
И никто в полумраке келий
не замолит смертельный грех.

Поставят крест, пропоют «Аминь»
и заторопятся прочь.
А вечер будет беззвездно-синь,
и вскоре наступит ночь.

И больше птицы не будут петь
в березе, что у ворот.
И все мне будет казаться впредь
как будто наоборот.

Я буду где-то лететь вверху,
забыв земные пути,
и Господа Бога, на духу,
буду молить:
«Прости!»

Никогда не пройдет обида…
Днем и ночью, ночью и днем,
каждый день по тебе панихида
в незабывшем сердце моем.

Ты ушла отсюда… куда же?
Вся земля подернулась тьмой.
Ты ведь часть моей жизни… даже
ты частица меня самой!

Разве лучше райские розы,
что вокруг тебя — навсегда —
белостволой твоей березы
в старом садике, у пруда?

Ветер ветви треплет, как перья,
в предосенней вечерней мгле.
Что же делать буду теперь я
на холодной моей земле?

Долго брели мимо чуждых становищ,
кров находили в чужом шалаше,
много в пути растеряли сокровищ,
только одно сохранили в душе.

Вот, посадили горчичное семя
в нас приютившей далекой стране,
даже за это короткое время
первый росток появился к весне.

Если ж теперь вспоминаем при встрече
прошлые горькие наши пути,
Боже, прости нам тоску человечью,
память жестокую нашу прости!

Ветер, ветер, печаль развей…

В городе Козельске было сорок церквей,
а теперь все, что есть, —
шесть.

В одной еще можно молиться, стоять,
забиты, забыты другие пять.
Давно в дверях не стоит толпа,
давно к дверям заросла тропа.

А в Оптиной Пустыни кирпичи
разбросанные лежат,
нигде не горит ни одной свечи,
и колокола молчат —
молчат, потому что разнесены
по дальним концам большой страны,
и древних икон потерялся след —
там, где были, их больше нет.

Только один в лесу стоит
брошенный, старый, намоленный скит.
И расцветают, как прежде, весной
цветы за разбитой церковной стеной.

Светилось озеро тихим светом
послезакатного торжества.
С низким поклоном и приветом
к самой воде сошла трава.

Еще по воде ходили блики,
еще розовела поверхность вод,
еще последние птичьи клики
сзывали к вечерне свой приход.

Но кто-то песню запел людскую
на дальнем краю лесной глуши,
как будто хотел рассказать, тоскуя,
великую скорбь земной души,

и птичьи клекоты замолчали,
и стало тихо по всей земле,
и только эхо людской печали,
дрожа, катилось в озерной мгле.

Шлю поклон дорогим крестам,
что остались в далеких странах.
Будет скорая встреча нам —
на нездешних меридианах.

Через звезды и облака,
сквозь тумана легкую проседь
донесет нас жизни река
в бухту общую якорь бросить.

Там свернем свои паруса.
Утро встреч уже недалеко!
В небе тонкая полоса
розовеет уже с востока.

Полустанок. Лесная просека,
железнодорожный путь.
Платформа. Два человека.
Осенних сумерек муть.

Возле стойки чьи-то пожитки.
Едва освещен вокзал.
Буфет. Самовар. Напитки.
Третьего класса зал.

Уже не помогут слезы,
уже ни к чему упрек.
Тяжелый лязг паровоза.
И последний слышен звонок.

И снова пуста просека,
исчез последний вагон.
Одинокая тень человека
покидает пустой перрон.

Высохли ветки
чахлых осин.
Выросли детки
тяжких годин.

Взором окинув,
простились к утру.
Крона осины
дрожит на ветру.

В палевом свете
сонной земли
в даль на рассвете
лодки ушли.

Годы забыты.
Сны отцвели.
Корыто
разбито
лежит в пыли.

У горы, у самого подножья,
над лозой зеленой вырастая,
малая ютится церковь Божья,
белая, дощатая, простая.

Если приведет туда дорога,
посмотри на голубую высь,
задержись минуту у порога,
на святую дверь перекрестись.

И войдя, где клубы фимиама
путаются с сумеречной мглой,
не забудь поставить свечку прямо,
где посередине аналой.

Все. И больше ничего не надо.
Ты минуту постоишь в раю.

Пусть теперь вечерняя прохлада
легче ляжет на душу твою.

В городах столичных и уездных
и в далеких, бедных деревнях
потонули в сумеречных буднях
призраки оконченного дня.

Радости недолго золотились.
Размоталась спутанная нить.
Люди засыпали, точно силясь
горе и заботы отстранить.

Добрый ангел, крыльями своими
принеси благословенье сил
пусть легко прокатится над ними
голубая, светлая весна!

Пусть для сердца, что за день устало
от тревоги или суеты,
на краю глубокого провала
голубые расцветут цветы.

Блестят облака все так же жемчужно,
и их отражает пруд,
и птицы взлетают, как прежде, дружно,
и так же звонко поют.